Священный крест тамплиеров

— Это точно, — раздался рядом голос уборщицы, и сама она появилась в холле с неизменной шваброй, — библиотека эта никому и даром не нужна. Я потому тут работаю, что народу мало ходит, грязи нет почти. А платят гроши.

— Марфа Михайловна, с кем это вы там разговариваете? — послышался голос библиотекарши.

Уборщица мигом втолкнула Эву в крошечную каморку под лестницей, протиснулась сама и закрыла маленькую дверцу.

— Вы чего? — оторопела Эва, но тетка строго шикнула на нее и прислушалась.

— Ушла выдра наша, — сказала она шепотом, когда шаги в холле стихли, — ух, до чего они мне надоели, кобры культурные! Все про книжки да про книжки, а то еще стихи читать начнут! Этого своего Северянина. Жуть!

— Слушайте, вы зачем меня сюда привели? — спросила Эва. — Если поговорить вам не с кем, то у меня время не свое, работать надо. Журналиста ведь, как волка, ноги кормят!

— А ты не хами! — возмутилась уборщица. — Думаешь, я не знаю, кто ты такая?

— Журналистка я, из газеты, а вы имеете что-то против прессы? — Эва попыталась прорваться к выходу, но не тут-то было. Уборщица стояла насмерть.

— Да какая ты журналистка! — отмахнулась она. — То есть, может, конечно и так, но Северянин этот тебе сто лет был не нужен, не за этим ты сюда явилась.

Эва решила, что лучше ей уйти, а то тетка уже в раж вошла, глаза горят, щеки пылают, может, она ненормальная? Но как это сделать, если она выход перегородила? Не драться же с ней…

— Молчишь? — наступала уборщица. — А зря молчишь, потому как я тебя насквозь вижу. Пришла ты по поводу этого дела, про автобус поразведать. Знаю я, как вы, стервятники газетные, на чужом горе нажиться хотите!

— У вас-то что за горе? — усмехнулась Эва. — Сами же говорили, что всех в этой библиотеке терпеть не можете!

— Точно, — неожиданно мирно согласилась уборщица и присела на перевернутое пластмассовое ведро, — но вот если ты со мной по-хорошему, то я тебе кое-что скажу.

— По-хорошему — это сколько? — спросила Эва.

— Пять тыщ! — выпалила уборщица.

— Да щас! — вскипела Эва. — Чтобы я неизвестно за что пять тысяч отдала? Я не дочь Рокфеллера и не племянница Билла Гейтса! Больше тысячи не могу!

— Да я за тысячу и двух слов не скажу! Ну, так и быть, четыре, но не меньше!

— Тетя, возьмите себя в руки! — воззвала Эва. — Я живу на зарплату. Так и быть, две! Или я ухожу!

— А ты попробуй выйди, — ехидно проговорила Марфа Михайловна. — В общем, так. Три с половиной, и точка!

— Ладно, только сначала две, а остальное — потом.

— Не бойся, не обману! — Уборщица засунула деньги в карман синего халата. — Значит, так. Примерно недели две назад все ушли, а я тут подзадержалась. Ну, потихоньку пыль вытираю, вдруг слышу — телефон блямкает. А я-то думала, что никого нету, а оказалось — она, Сеппиха, у себя в комнатушке сидит. И вот, слышу я разговор. Она спрашивает: «Это господин Там?»

— Там — это где? — не поняла Эва.

— Не там, а Там, — рассердилась уборщица, — зовут его так. Фамилия такая.

— Тамм, наверное. Может быть, даже Таамм.

— Ну да, я и говорю, Там. Значит, она и говорит этому Таму, что получила его письмо, потом замолчала, слушает. А потом и говорит, что все это как-то сомнительно. На что тот Там ее заверил, видно, что все точно как в аптеке, обиделся даже. Так она у него прощения попросила, извините, говорит, все это так неожиданно, не думала, мол, не гадала, про тот дом и думать забыла, наследства ни от кого не ждала. Потом еще послушала и говорит, что раз непременно нужно приехать, то она попробует выбить командировку, давно надо насчет этого самого Северянина с эстонскими коллегами пообщаться, вот она и совместит одно и другое. Вот я и говорю, что на государственный счет она по своему делу каталась, а эта выдра мне рот затыкает!

— Не отвлекайтесь, — посоветовала Эва, — время — деньги! — и пошуршала в кармане оставшимися купюрами.

— Да, так про разговор уже все, — призналась уборщица, — потому как у меня книжка упала, и Сеппиха сразу услышала.

Выскочила из кабинетика своего, меня увидела, перекосилась вся да и начала шипеть. Вы, говорит, чего это тут делаете? Вы, говорит, снова за старое принялись?

— А это она о чем? — оживилась Эва. — Что она имела в виду?

— Да ни о чем! — рассердилась Марфа Михайловна. — Ну, допустим, вынесла я пару-тройку книжек да продала на толкучке возле метро, кому от этого вред-то? Тут, в библиотеке, книжек этих хоть пруд пруди, никто и не заметит!

— Кто-то же заметил… — усмехнулась Эва.

— Змея эта Сеппиха. Тихая такая всегда, вежливая, а тут как начала орать! Я уж повинилась, каялась, слово давала, что больше — ни-ни. И тут снова мы с ней столкнулись! Она мне — кончилось терпенье, завтра же заведующую в известность поставлю о ваших художествах. А я тогда ей — да ради бога, ну уволят меня, не заплачу! А с голоду умирать стану — так пускай это на вашей совести будет! Мы люди простые, наследства нам никто не оставит!

— А она что?

— А она так попятилась, ах, вы еще и подслушиваете?