Святая и грешница

Но вот он снова взял себя в руки и продолжал свой рассказ. Однако слова падали замедленно, как шаги стареющего путника, бредущего по местности, которую он видел только в пору своей молодости.

Его избранница была еще молода и душой, и телом, хотя по возрасту годилась юноше в матери.

Она была красива и умела подать свою красоту неброско, однако так, что поневоле обратишь на нее внимание. Она одевалась просто, но с большим вкусом; одежда сидела на ней, словно влитая, подчеркивая малейшее движение тела. Не вызывающе, но очаровательно и изящно.

Все это заметил юноша, когда однажды родственники пришли к ним в гости. Вся семья удобно расположилась в саду. Он видел больше других. Он видел, как ветер путает ее волосы, что он развил один из ее локонов и играл с ним. Он заметил, что ей нравилась эта игра ветра и тогда, когда он подбирался к ее платью и даже прокрадывался под платье. Он отметил, что она поддавалась этой ласке, но не показывала виду, принимая ее и не противясь. Он заметил и затаенную улыбку в ее глазах.

Тогда-то он внезапно понял, что к нему пришла любовь: из глубин души его пришли ответы на все спутанные мысли, на невнятное безумство, копившееся в нем в одинокие ночи. Невнятное исчезло, но безумство оставалось в теле да еще и усилилось, превратившись в вожделение, направленное на такую знакомую, но также не знакомую ему женщину, которая сидела сейчас здесь, освещенная солнцем и обласканная ветром.

Он был весь в сомнении. Потому что это не одна струна звенела в нем, нет, он слышал хаотическое скопление звуков. В его вожделении были нежность, желание быть добрым и находиться вблизи нее, чтобы касаться ее и чувствовать удовольствие. Желание, чтобы тебя касались. Хотелось позволить случиться неминуемому. Но он знал, что ему хотелось большего, в нем бушевала необузданная сила — стремление владеть и принуждать.

Эти спутанные мысли, или, точнее, чувства, охватили молодого человека, сидящего в кругу своих родителей, братьев и сестер, своих тети и дяди.

Рассказчик медленно склонил голову и помолчал, а потом снова продолжал рассказ. Разве я не почувствовал слабое, но очень заметное подрагивание в его голосе, когда он говорил? Вибрацию, которая разоблачала его личное участие в рассказываемой истории? И я следил за ним, и поэтому не мог не заметить вспыхнувший в глазах жар, когда он описывал эту женщину.

Никто из молодых слушателей, сидевших вокруг рассказчика, не подтвердит этого. Они не осмеливались прямо смотреть на него, когда он рассказывал. Но стоило ему умолкнуть, как вопрошающие лица повернулись к нему. В этот миг рассказчик мог видеть свою историю как в зеркале: в этот миг каждый из них был этим юношей, который разглядел свою родственницу и возжелал ее.

Снова рассказчик замолк, откашлялся и продолжил:

Подумайте только, как легко юноша мог выдать себя. Так или иначе. Он находился среди родителей, братьев и сестер, дяди с тетей. Он был переполнен новыми, сладостными чувствами, которые пугали его, но он еще не познал силу страсти. Не понимал, что ее нужно сдерживать с той же энергией, как и предаваться ей. Что есть время для страсти и есть время для любви. И что время его страсти пришло, что он познает ее сполна в ближайшие дни и ночи.

Но как раз сейчас, когда так властно заявила о себе его чувственность, он не в силах был сдержать свое сумасбродство.

Прекрасная родственница спасла его от позора. Она, должно быть, заметила молчаливый крик его юного тела, заметила напряжение в нем и, чтобы разрядить обстановку, она опрокинула бокал с вином. Вино вылилось ей на колени и разошлось на платье большим пятном. Вид этого пятна еще больше взбудоражил несчастного юношу. Он видел, как мокрая ткань платья прилипла к ее телу, подчеркивая линию ее бедер и лона.

И все же это спасло его. В последовавшей затем всеобщей суматохе он ощутил, как ему становится легче, что тело его успокаивается. С шутками и прибаутками суетились все вокруг нее, бегали за водой и полотенцами, затирали пятно и заверяли, что ничего страшного нет — солнце и ветерок скоро высушат платье.