«Святая инквизиция» в России до 1917 года

«Может ли такой вид христианства (православие. — А.Б.) утвердиться насилием, владеть через принуждение совестью людей? Христос сказал: «Я есмь дверь». Позволительно ли христианам силою толкать в эту Дверь одних и силою же не выпускать из нее других? Сказано: «Приходящего ко Мне не отгоню», но о притаскиваемых насильно ничего не сказано… Зачем же тут еще принуждение, к чему эта внешняя искусственная ограда, это тройное кольцо из уголовных законов, административных притеснительных мер и цензурных запрещений? Но как ни тяжелы и обидны эти оковы со стороны терпящей, — для различных раскольников, сектантов и иноверцев, — без сравнения тяжелее и обиднее такое положение для самой господствующей Церкви: для нее оно прямо пагубно… С каким успехом можно заблуждающихся убеждать в той истине, во имя которой они уже посажены в тюрьму или сосланы в ссылку? Оружие Церкви есть слово, но можно ли достойно обличать словом тех, кому уже зажали рот силой? Можно ли честно бороться с противниками, у которых крепко связаны руки?.. Христос в Евангелии неоднократно говорил Своим ученикам: «Вас будут гнать во имя Мое», но ни разу не сказал: вы будете гнать других во имя Мое…

Христианство нигде не осуждает вооруженной защиты земного отечества, но когда слишком ревностный апостол хотел защитить оружием воплощенную Истину, то услышал: вложи меч свой в ножны. Внемлите и Вы, благочестивейший Государь, слову Христову и властно повторите его слугам Вашим, чтобы они не оскорбляли Божьей истины недостойными способами ее защиты и распространения.

Дело идет не о каких–нибудь частных правительственных мерах, подлежащих рассмотрению в тех или других ведомствах, — дело идет о судьбах России, которые ныне вверены Богом только Вашей совести, Государь.

…Если Вы только скажете, Государь, вслух всем, что нет Вашей царской воли на стеснение Ваших верноподданных в делах совести и религии, — разом исчезнет мрак, застилающий солнце правды Христовой, разом спадет тяжелое бремя с души народной» [376].

В середине письма Владимир Соловьев проводит историческую параллель — как бы предостережение: