Святая Русь - Князь Василько

- Ты уж извини, паря. У меня ноне всё народ. То соседи заглянут, то сынок. Оголодал, небось. Сейчас тебе Аглая поесть принесет.

- Да ты не переживай, отец. У меня кусок в глотку не лезет.

Настроение Лазутки было по-прежнему паршивое. Поход Томилки к купцу Богданову кое-что и прояснил, но этого было мало. Известно немногое: Олеся с Никиткой живут взаперти, из дома их ни на шаг не отпускают, даже в сад не позволяют выйти. О том, чтобы отправить грешную дочь в монастырь, таких разговоров не слышно. (Хоть в этом-то для Лазутки небольшое успокоение). Вот, пожалуй, и всё. Томилке так и не удалось увидеться с Олесей и шепнуть ей, что Лазутка сбежал, ныне находится в Ростове, и намерен выкрасть ее из дома. Конечно, выкрасть Олесю не так-то и просто, но ей было бы гораздо легче, если бы она узнала, что Лазутка находится где-то рядом. Она-то, бедная, думает, что ее муж до сих пор сидит у князя Владимира в темнице, и бесконечно страдает. Купец же, назло дочери, ни за что ей не поведает, что Лазутка сбежал. Но что же делать?

- Терпи, паря. И скоморох ину пору плачет. Я хоть и не вещун, но чует мое сердце, что всё когда-то уладится. Терпи.

- Но сколь же можно, батя? Всякому терпенью приходит конец. Хватит! Сегодня же вызволю Олесю!

- Эк закипел, еситное горе. Да как, неразумный?

- Подъеду на возке к тыну, перемахну через него - и к Олесе в избу.

- А возок где сыщешь?

- Да мне ни один извозчик не откажет.

- Верю… А людишки купца?

- Не велика помеха. Их всего-то двое. Раскидаю.

- А Василь Богданов?

- Так я - в торговый день. Он и по будням-то редкий день в избе сидит.

- Ну, а княжьи гридни?

- Не успеют опомниться.

- А крепостные ворота как минуешь?

- В торговые дни ворота всегда настежь. Вырвусь, отец! Вырвусь!

- Уж больно ты прыткий, еситное горе, - кудахтающим смехом зашелся дед.

- Будешь прытким.

- Ну, это ты зря, паря. Прытью людей не удивишь. Разорвись надвое - скажут: а что не начетверо. Ничего-то у тебя не выгорит.

- Да почему?

- Да потому. Так токмо в сказке бывает. Не разумом глаголишь, а сердцем. Всё на богатырскую силушку свою надеешься?

- Надеюсь, отец. Сила солому ломит.

- Не всегда, ямщик. Силою не всё возьмешь. Вся задумка твоя - под обух идти. Где-то непременно промашку дашь. Тогда и себя загубишь и Олесю на всю жизнь кручиной повяжешь. А бывает и того хуже: с горя-то и руки на себя может наложить. Так что, не горячись, паря.

- Да не могу я, отец, не могу! Зло меня берет на неправедную жизнь.

- Вот опять за своё: осердясь на вшей, да шубу в печь. Отчаянный же ты, еситное горе. Такие дела кулаком не решают. Тут головой надо как следует пораскинуть, а ты знай своё гнешь. Остынь, еситное горе!

- Прости, отец, - омягчил голос Лазутка. - Накипело. Я и сам ведаю, что несу околесицу, но душа-то к семье рвется, и ничего поделать не могу. Ну хоть режь меня!

Томилка положил свою руку на колено Лазутки и всё так же участливо молвил:

- Вот и я так же когда-то метался. Готов был отца моей Аглаи на куски разорвать, едва грех на душу не взял. А, вишь, как обошлось. И у тебя всё уладится.

- Твоими бы устами, отец, - понуро вздохнул Скитник.

- Вот ты баял, что через тын перемахнешь. Едва ли, паря. Вчера прошелся мимо усадьбы купца Богданова. Плотники у тына толпятся. Спросил будто бы ненароком: «Аль к купцу подрядились, ребятушки?» Отвечают: « Василь Демьяныч норовит новый тын поставить. Повыше да покрепче. С неделю топориками протюкаем». Чуешь? В опасе живет купец.

- Новый тын, говоришь?.. А кто у плотников в большаках ходит?

Томилка запустил пятерню в дремучую бороду, призадумался.

- Дай Бог памяти. Не та уж стала голова-то. Раньше, почитай, каждого ростовца в лицо ведал… Да этот, как его…Он зимой-то на извозе, а летом за топор берется…. Сидорка, кажись. Борода рыжая.

- Уж не Сидорка ли Ревяка?

- Угадал, паря. Вот память-то молодая.

Лазутка порывисто и возбужденно стиснул старика за плечи.

- Порадовал ты меня, отец! Вот теперь-то можно и головой покумекать.

- Аль знакомец твой?

- Знакомец, отец. Еще какой знакомец!

* * *

Сидорка Ревяка, ядреный, рыжебородый мужик, довольно толковал плотникам:

- Купец не токмо тын, но и новый амбар попросил срубить. Без работенки пока не останемся.

- Всё богатеет Василь Демьяныч. Никак, двух амбаров ему уже мало, - молвил один из древоделов.

А было их, кроме Сидорки, трое. Каждый - добрый умелец, затейливые хоромы у бояр ставил. Но хоромы господа возводят не каждый день, случались с новым подрядом и заторы.

Зато плотничий топор бойко стучал после пожаров. Ростов выгорал дотла несколько раз, после чего и наступала горячая пора древоделов. Пожары лишали крова тысячи людей, помощь требовалась немешкотная, и плотник был самым нужным человеком.

На Чудском конце города (поближе к лесу) шло массовое изготовление и продажа готовых сборных изб, кои быстро собирались и разбирались. На перевозку и установку дома уходило один-два дня. Торговля такими домами шла весьма живо, спрос на них был огромный. Но лютые пожары были не такими уж и частыми, посему древоделы были рады каждому подвернувшемуся подряду.