Святая Русь - Князь Василько

Обычная плотничья артель (а их было в Ростове несколько) состояла из четырех-пяти мастеров. Большего числа на избу или амбар не требовалось. Но если какой-нибудь боярин возводил роскошные хоромы, то он набирал сразу несколько артелей. Их большаки - коноводы¹⁰⁷ перед зачином собирались на совет: обговаривали «дневки», «кормовые», плату за постройку, а затем шли на «ряд» к боярину. Торговались! Иногда переговоры длились несколько дней. И только после того, как ударят «по рукам», начиналась спорая работа.

Усадьба у купца Богданова довольно обширная, с частоколом, пожалуй, и за две недели не управиться. Сколь крепкого дерева надо извести, сколь бревен изладить: нарубить по высоте, обтесать, заострить вершины, густо просмолить комли, углубить в землю.

Сидорка Ревяка удовлетворенно хмыкал в густую бороду. Подрядились, слава Богу, удачно. Василь Богданыч ни деньгой, ни «кормовыми» не обидел. Плотники довольны.

Дня через два, когда древоделы сели на бревно передохнуть, Сидорка озабоченно молвил:

- Свояк у меня объявился. Жил в дальней деревеньке, да беда приключилась. Ливень прошел с градом, всю ниву побило. Без хлебушка остался, а у него пятеро ртов.

- Худо дело, - посочувствовал плотник Луконя.

- Худо, мужики. Надо жито купить, а всех богатств у него - вошь на аркане, да блоха на цепи. Без хлебушка пропадет. Ребятня голодует, есть просит.

- Вестимо. Один крест хлеба не ест… Ну и чего твой свояк?

- Норовит куда-нибудь подрядиться. Мужик он ловкий, работящий, топором гораздо владеет. Уж не ведаю, куда его и направить.

- А силенка-то есть?

- Уж куды с добром. Он у меня, Луконя, мужик могутный.

- Пусть в судовые грузчики наймется, кули и тюки купцам таскать.

- И о том мекал, Луконя. Но сам ведаешь, торговые суда не каждый день причаливают… Вот ежели бы древоделом.

Плотники примолкли. Сидорка явно намекает на их артель. Но взять его свояка - поделить «рядную» плату на пять частей, понести убыток.

Сидорка повел пытливыми глазами по напряженным лицам мужиков и молвил:

- А, может, недельки на три к себе возьмем? Я бы от своей доли отказался и свояку передал. Рябятенки-то у него с голоду пухнут. Жаль ребятенок-то. Конечно, вам решать, мужики.

Предложение Сидорки мужиков устроило: в убытке не будут, да и лишние руки сгодятся.

- Пущай приходит твой свояк.

Свояк появился на другой же день. И впрямь могутный. Высоченный, косая сажень в плечах, с большой, огненно-рыжей бородой.

- Ну и сродничек у тебя, - добродушно рассмеялся Луконя. - От бороды хоть трут запаливай. Как звать?

Свояк Сидорки в ответ лишь что-то промычал.

- Чего, чего?

- Не пытайте его, мужики. Отроду немой. А кличут его Кирьяном.

- Вот те на, - покачал головой Луконя. - Добро, что не глухой. Ну да ничего, умел бы топор держать. С Богом, Кирья

Г л а в а 7

БЕС ВСЕЛИЛСЯ

Олеся ходила по избе как тень: поникшая, молчаливая.

Секлетея глянет на дочь и тяжело вздохнет. Вконец кручина замаяла Олесю. И пожалеть нельзя. Василь Демьяныч строго наказал:

- Чтоб никакой поблажки, Секлетея. Ревёт и пусть ревёт. Неча ее жалеть, сама виновата.

Но у Секлетеи сердце не каменное. Как супруг за порог - она к дочери.

- Ты бы покаялась, доченька. Упади отцу в ноги и во всем расскайся. Во всем, во всем! У него сердце отходчивое, простит тебя.

- Не упрашивай, матушка. От Лазутки, мужа своего любого, я никогда не откажусь.

Вновь вздохнет Секлетея. Дочь на путь истинный не наставишь. И до чего ж крепко возлюбила она своего Лазутку! И ничего, видно, с ней не поделаешь. Но и продолжаться так долго не может. Олеся тает на глазах: исхудала, побледнела, а в очах - тоска смертная.

Осмелившись, поведала о том супругу:

- Как бы совсем не свалилась наша дочка, государь мой. Ну, чисто монашка после епитимьи¹⁰⁸. Да и Никитушка бледненький. Может, государь мой, дозволишь Олесе в сад выходить? А то как бы…

- Буде! - сурово оборвал супругу Василий Демьяныч.

На Никитушку он и глядеть не хотел. Привезла его Олеса закутанного в одеяльце, а в светелку Василий Демьяныч так больше и не заходил. Нечего ему там делать. Приблудный ребенок - несмываемый срам для всей семьи. Не видит его Василий Демьяныч и видеть не собирается.

Секлетея примолкла. Строг государь, против его воли не пойдешь.

Олеся иногда видела отца во дворе. Тогда она брала Никитушку на руки, подходила к оконцу и, показывая рукой на Василия Лемьяныча, говорила:

- Это твой дедушка, сынок. Дедушка Василий. Смотри, какая у него красивая борода. Запоминай, сыночек.

Никитушка оказался смышленым: как-то он сам указал на Василия Демьяныча ручонкой и пролепетал:

- Деда…Бодода.

- Ах, какой ты у меня разумный, Никитушка, - на какой-то миг повеселела Олеся, но радость ее была короткой, она вновь замкнулась.

И все же, в один из погожих дней, Василий Демьяныч буркнул Секлетее:

- В сад Олесе - дозволяю.