Святая Русь - Князь Василько

- Не был. И куда запропастился государь мой? А с дочкой-то совсем худо. Ходит с блаженным лицом, как наш юродивый на паперти, и всё чего-то бормочет. И чего делать - ума не приложу. Вдругорядь ищи, Харитонка.

Но и вдругорядь не удалось найти холопу купца Богданова. Тот заявился в дом лишь к вечеру.

- Да где ж ты пропадал-то, батюшка? Обыскались тебя!

- В храме был, - хмуро отозвался Василий Демьяныч.

- В храме? - подивилась Секлетея.

Купец Богданов никогда не считался усердным прихожанином. Ходил в церковь, когда не был в отлучке, лишь раз в неделю, да и то с семьей. Один же - в жизни не хаживал, а тут провел в храме едва ли не весь день, что и удивило Секлетею.

- Чего искали? - всё также пасмурно спросил купец.

- Беда, государь мой. Дочка-то, кажись, умом тронулась.

- Что-о-о?

- Да ты сам погляди. Несуразицу несет.

Василий Демьяныч по сумрачной лесенке поднялся в светелку. За ним последовала и Секлетея.

Олеся, при свете бронзового шандана из трех оплывших сальных свечей, тихонько раскачивала зыбку и негромко приговаривала:

- В могилке покойно, Никитушка. Никто меня не найдет… В могилке покойно.

Василий Дёемьяныч подошел к Олесе и тронул ее за плечо.

- Ты чего это, дочка?

Олеся испуганно отпрянула от отца.

- Нашли!.. А где топор? Токмо Никитушку не погубите!

Василий Демьяныч переглянулся с Секлетеей и сокрушенно опустился на лавку. Помрачневшие глаза его устремились к иконе Спасителя. За что наказуешь, Господи? За что?!

* * *

Старый, местами подгнивший частокол плотники рушить не стали. Так купец приказал.

- Аль двойным тыном надумал от улицы отгородиться, Василь Демьяныч? - со скрытой усмешкой вопросил Сидорка Ревяка.

Купец сердито ответил:

- А надо бы! Уж слишком много воровских людей развелось.

Молвил и пошел прочь.

- Вот и пойми его, - развел Сидорка руками. - «Надо бы!» Да двойным тыном даже бояре не отгораживаются. И чего опасается?

- Девку выкрали, вот и опасается. А тут, глядишь, и Секлетею его уволокут, - хохотнул Луконя.

- Буде ржать. У человека горе, а вам бы всё шуточки. Дерева рубите! - напустив на себя строгий вид, произнес Сидорка.

Неподалеку стучал топором дюжий Кирьян. Был он в сермяге, подпоясанной лыком, и в войлочном колпаке, низко надвинутом на самые брови. Огненно-рыжую бороду трепал густой говорливый ветер. Работал споро, без устали. Луконя обработал одно дерево, а Кирьян уже за третье принялся.

Плотник глазам своим не поверил: обтесал, поди, кое-как. Подошел, цепко оглядел кругляш и головой крутнул. Ну и немтырь! Ловко обстругал.

- Ты чего так торопишься, Кирьян? Силы побереги, а то и дух вон.

Но «немтырь», знай топором звенит.

Луконя поглядел, поглядел и вернулся к Сидорке.

- А свояк твой топоришко держать умеет.

- А я че говорил? Мужик работящий.

- Уж больно прыткий, как бы пуп не надорвал.

- Не надорвет. Он у меня двужильный, за троих ломит.

Немтырь «ломил», а сам нет-нет да и глянет на видневшуюся за тыном кровлю купеческого терема. А то вонзит топор в древо и поглядит на солнышко. Уж скорее бы оно над головой повисло. Тогда - полдень, обеденная трапеза в купеческом подклете. Так сказывал Сидорка. Как неторопко тянется время!

Сидорка же ошкуривал сосновый кругляш и думал о купце. Странный он какой-то. Говорит мало, глаза отрешенные, даже нового плотника утром не заметил. Видать, за дочку переживает. Тяжко приходится купцу. Еще бы! Родная дочь из родительского дома сбежала. Такого случая Ростов еще не ведал, вот и ходит Василь Демьяныч, как потерянный. Каково знатному и горделивому купцу? Зол он на Лазутку. Слух прошел, что готов без княжеского суда своей рукой ямщика живота лишить. Ох, по острию ножа ходишь, Лазутка. Зело нелегкое дело задумал ты. А сколь подготовки было!

Дней пять назад к Сидорке заявился бывший кормчий Томилка и всё рассказал ему о Лазутке Скитнике.

- Да как же он не побоялся в Ростов сунуться? - поразился Ревяка.

- А вот спроси его, еситное горе. Ныне в артель твою просится. Как проведал, что вы купцу Богданову новый частокол ставите, так весь и загорелся. Ступай, грит, к Сидорке. Пусть он меня в артель примет. А вдруг удастся с Олесей свидеться.

Ревяка и вовсе дался диву:

- Да он что, спятил? Его тотчас схватят и на княжой суд поведут. Лазутку каждая собака в городе знает. Ну и дуралей.

- Ныне не узнают. Надумал Лазутка рыжим стать.

- ?

- И голову и бороду хной¹⁰⁹ покрасит, и к тому ж в немого обратится.

- Чудит ямщик. А проку? Озеро соломой не зажжешь. Вот так и Лазутке не видать Олеси, как собственных ушей. Да кто ж чужака в артель возьмет?

- И о том с ямщиком покумекали. Назовешь его свояком, и слезно артели челом ударишь.

- Да какой еще свояк? - продолжал дивиться Сидорка.

- А вот какой. Слушай да на ус мотай, еситное горе…