Муж с дочерью исподлобья покосились на нее, но ничего не сказали. Внук Сережа застыл с открытым ртом. Сама Евпраксия их реакцию не заметила.
Все было шатко и нестойко. На работе Евпраксию стали зажимать. Она поняла: возраст - предлог избавиться от нее и поставить своего. Тимур помочь уже не мог. Станкостроиельный переживал не лучшие времена, и появились более прыткие и значимые, продвигающие своих. Тут и пригодилась давняя дружба с Наташкой Плакиной. Перевелась в железнодорожную на Доватора. Там и платили получше, да и оборудование было на высоте. Взяли по старым связям, хоть и пенсионного возраста. Бывшие обкомовцы тоже помогли. Они все в новой жизни не растерялись, устроились. Не зря Евпраксия столько лет людям помогала, не зря. Вот и пригодилось.
Прощалась со своими с поджатыми губами, но никому худого слова не сказала. Многие искренне хлюпали носом, больные приходили и говорили множество прочувствованных слов.
Взяли не начальником отделения, а физиотерапевтическим кабинетом командовать. Но сил у Евпраксии было еще много, она развернулась. И кабинет акупунктуры сделала, и психофизиологичкую разгрузку, и лазеры. И снова шли к Евпраксии восторженные больные, и слава ее росла уже в другом месте, и помноженная на былую врачебную известность, стала чуть ли не легендарной.
Но как ни бывает худа без добра, так и не бывает добра без худа. Жизнь все уравновешивает. Только-только приспособились к новым временам, только все устаканилось - умер Тимур. "Надорвался", - решила Евпраксия, - "Надорвался. Всех тянул и надорвался". Наверное, так оно и было. Тяжело было в новом времени такому насквозь советскому человеку, как Тимур. Но он справился, устроил жизнь семье и детям. И ушел.
Удар был сильнейший. Удар был настолько сильный, что полгода Евпраксия провела в каком-то оцепенении, принимая бесконечные соболезнования знакомых, бывших и нынешних больных, коллег, родственников. Приехала даже мамашка утешать (неслыханное дело - Симку бросила!). Старая уже была, еще более бестолковая чем раньше. Толку никакого. Сережка уже был большой, в бабкиной заботе не нуждался, скорее уже бабка требовала заботы о себе. Шутка ли, уже давно девятый десяток разменяла. Все работали, и работали много, правнуки учились в школе, спортом занимались, заботиться о ней некогда было. Пришлось отправить ее обратно к Симке, где она и умерла через полгода.
Смерть матери на фоне смерти Тимура уже не была таким ударом, тем более она была ожидаемая - лет-то матери было ого-го сколько. Съездила с Машкой на похороны. Милочка отказалась. Её тонкая натура не могла простить ни бабку, ни Симку за тот давний подлый случай, когда она так понадеялась, что бабка поухаживает за Ирочкой до школы. А что получилось? "Цельная натура", - восхитилась Евпраксия, - "настоящая цельная натура. Во всем впереди, как и я!" Но сама она себе такого позволить не могла. Во-первых, мать, во-вторых, надо прощать, особенно близких. Вот и она старалась ничего плохого о матери не вспоминать, честно плакала на похоронах, обнявшись с Симкой. Правда, потом еще всплакнула в поезде на обратной дороге, после того как узнала, что по завещанию мать все оставила Симке. Ни внуков своих, ни ее не вспомнила. Но что тут сделаешь. Не жди награды, твори добро и бросай его в воду.
И еще одна беда случилась после смерти Тимура. Мерзавец Петька, почувствовал отсутствие Тимуровой руки и сбежал-таки от Милочки к какой-то потаскухе.
- Ну почему к обязательно к потаскухе, мам? Может просто к другой женщине, более удобной для него? - ехидничала Машка.
- Сбежать от Милочки? Это может только извращенец, помешанный на шлюхах, не могущий жить среди чистого! Это может от тебя Колька ушел к другой женщине, а Петька просто по потаскухам пошел! Крепился, крепился много лет среди приличной семьи - и все. Не выдержал в конце концов, показал себя во всей красе.
- Мама, а может быть они от тебя сбежали, а? Ты об этом не думала? Ты же невыносима! Мне самой от тебя сбежать хочется!