Святая Царская семья

После ранения Малама оказался на лечении в Дворцовом госпитале. Его сосед по палате Иван Степанов так писал о нем: «Малама был молод, румян, светловолос. Выдвинулся перед войной тем, что, будучи самым молодым офицером, взял первый приз на стоверстном пробеге (на кобыле Коньяк). В первом же бою он отличился и, вскорости, был тяжело ранен. В нем поражало замечательно совестливое отношение к службе и к полку, в частности. Он только видел сторону “обязанностей” и “ответственности”. Получив из рук императрицы заслуженное в бою Георгиевское оружие, он мучился сознанием, что “там” воюют, а они здесь “наслаждаются жизнью”. Никогда ни в чем никакого чванства. Только сознание долга». Дальше Степанов вспоминал, что «обыкновенно княжны уходили из перевязочной раньше матери и, пройдя по всем палатам, садились в нашей, последней, и там ждали ее. Татьяна Николаевна садилась всегда около Маламы».

Постепенно в дневнике сдержанной великой княжны появляются ласковые слова о симпатичном блондине-улане. Вот 27 сентября она замечает в дневнике: «Заходили ко всем, сидели у наших. Малама снимал. Страшно был мил. Уже ходит сам, но, конечно, хромает еще». 29 сентября: «Снимались, смотрели альбомы Маламы». 12 октября Татьяна Николаевна записывает в дневнике, что утром ей звонил Малама, а вечером «Аня мне привезла от Маламы маленького французского бульдога, невероятно мил. Так рада». Подаренного щенка цесаревна назвала Ортипо.

До конца ноября, пока Дмитрия Маламу не выписали из госпиталя и он не уехал на фронт, в дневнике великой княжны практически каждый день упоминается его имя. Они постоянно видятся, и цесаревна называет его «Малама душка», им вместе «так было хорошо, что ужас». Они видятся иногда несколько раз в день, даже после выписки Маламы из лазарета он приходит в госпиталь, чтобы увидеть цесаревну, бывает вместе с ней в церкви. В это время он не только часто звонит Татьяне Николаевне в Александровский дворец, но иногда приходит по вечерам на чай. О его существовании узнали близкие родственники Царской семьи. Великая княгиня Ольга Александровна, посмеиваясь над племянницей, однажды спросила у цесаревны: «Татьяна, какой улан тебе подарил собачку? Ты сидишь на его койке, Ольга говорит. Очень занятно». Симпатизировала красивому, благородному, смелому офицеру и Александра Федоровна, когда через полтора года (весной 1916 года) Малама снова приехал с фронта в Царское Село, Государыня написала Государю в письме: «Мой маленький Малама провел у меня часок вчера вечером, после обеда у Ани. Мы уже 1 1/2 года его не видали. У него цветущий вид, возмужал, хотя все еще прелестный мальчик. Должна признаться, что он был бы превосходным зятем – почему иностранные принцы не похожи на него?» Есть сведения, что Дмитрий, узнав о гибели Татьяны Николаевны, не мог смириться с этой трагической новостью. В бою «искал пулю». Командир 1-й сотни 3-го Кабардинского конного полка Дмитрий Яковлевич Малама был тяжело ранен 28 (15) июля 1919 года во время атаки на большевистские пулеметы у станицы Александро-Невской и в тот же день в лазарете был зарублен бойцами конницы С.М. Будённого…

После отъезда из Царского Села Маламы на фронт (в конце осени 1914 года), почти через год (осенью 1915 года) в дневнике Татьяны Николаевны появляется симпатия к новому раненому офицеру Владимиру Ивановичу Кикнадзе. Конечно, таких нежных слов в дневнике и такой теплой дружбы, как с Маламой, Владимир от Татьяны Николаевны не удостоился, но между ними все же сложились близкие отношения. Отношения между ними совершенно не нравились окружающим, особенно не принимали их старшая сестра лазарета В.И. Чеботарева и главный врач княжна В.И. Гедройц. Попав с ранением в Дворцовый госпиталь, Кикнадзе не только не рвался снова на фронт, но и, с помощью уговоров и заручившись поддержкой Александры Федоровны, остался в лазарете санитаром. Его напористые, по-солдатски грубоватые ухаживания за Татьяной Николаевной раздражали медицинский персонал, который уже успел полюбить великую княжну. Чеботарева писала в своем дневнике: «Вообще атмосфера сейчас царит тоже не внушающая спокойствия. Как только конец перевязок, Татьяна Николаевна идет делать вспрыскивание, а затем усаживается вдвоем с К. Последний неотступно пришит, то садится за рояль и, наигрывая одним пальцем что-то, много и горячо болтает с милой деткой. Варвара Афанасьевна в ужасе, что если бы на эту сценку вошла Нарышкина, мадам Зизи, то умерла бы. У Шах-Багова жар, лежит. Ольга Николаевна просиживает все время у его постели. Другая парочка туда же перебралась, вчера сидели рядом на кровати и рассматривали альбом. К. так и жмется. Милое детское личико Татьяны Николаевны ничего ведь не скроет, розовое, возбужденное. А не вред ли вся эта близость, прикосновения. Мне жутко становится. Ведь остальные-то завидуют, злятся и, воображаю, что плетут и разносят по городу, а после и дальше. К. Вера Игнатьевна посылает в Евпаторию – и слава Богу. От греха подальше».