Святилище любви

Однако среди этих финикийцев оказался один человек из фракийского племени бессов. Там, во Фракии, народ живет по большей части кощунственный! Почитают бессы рогатого бога-пьяницу и охальника Сабазия, который сношался с собственной матерью, да ночную охотницу Вендис[73], а богини любви у них и в помине нет. Потому человек этот и не чтил ни Афродиту, ни Астарту. Он перевозил на финикийском корабле свой собственный товар, своих собственных рабов, которых намеревался выгодно продать в эллинских городах. Высадившись в Пирее, он снова захватил только что освобожденную Никарету, которая растерялась в шумном порту, не зная, куда ей податься, и выставил вместе со всеми своими рабами на рынке в Афинах. Тут ее и купила Зенэйс, прельстившись ее роскошными золотисто-рыжими волосами.

А вскоре Никаретой пленился Харизий…

Эта внезапная любовь воскресила сердце Никареты, разорванное гибелью Аргироса, и вернула ей чувство собственного достоинства, которое было растоптано Влазисом и Мназоном. О нет, она не любила своего великодушного хозяина, однако отогревалась в его объятиях с таким наслаждением и благодарностью, которые вполне могут заменить измученной женщине любовь. Конечно, тихие, нежные ласки Харизия не могли сравниться с безумной страстностью Аргироса, однако Никарете было настолько уютно и спокойно в окружении этой ласки и нежности, что она заставила себя забыть своего первого возлюбленного: слишком мучительны были воспоминания, Никарета уже устала плакать от них! Однако она никогда не забывала о завете Афродиты и, когда Харизий пообещал отпустить ее на волю, дала себе слово непременно отправиться в Коринф. Хотя – кто знает! – возможно, окончательно разнежившись в объятиях этого влюбленного мужчины, который прилежно обогащал ее живую память прекрасной поэзией и волнующими рассуждениями о бытии и небытии, Никарета со временем забыла бы и о Коринфе, как забыла об Аргиросе…

И вдруг странное наваждение, заставившее ее сломя голову бежать в Пирей к Яннису – неведомому ей прежде Яннису! – вернуло ей память, вернуло все прежние чувства и воспоминания, и попытка найти забвение в объятиях Харизия показалась чуть ли не преступной. Никарета не понимала, откуда взялось это наваждение, но гораздо больше она тревожилась: простит ли ее Афродита за то полусонное оцепенение души, в которое она была погружена?!

Наверное, богиня все же простила, ведь Никарете удалось – с ее помощью, конечно же! – спастись и от похотливых мореходов на галере Янниса, и от злобного Драконта Главка, который вознамерился принести ее в жертву какому-то ужасному терасу – чудовищу с Акрокоринфа, и от свирепого Мавсания, а потом, когда она кое-как, почти в беспамятстве, выбралась на берег и нашла в себе силы укрыться в одной из рощиц, окружающих Лехейскую бухту, не понимая, жива она или уже умерла, богиня послала к ней каких-то необыкновенно добрых людей, которые так заботились о Никарете, словно она была им не чужой, совершенно незнакомой, случайно найденной бродяжкой, а родной сестрой, жизнь и здоровье которой были для них так же важны и даже священны, как их собственные жизни и здоровье.

Никарета быстро догадалась, что Поликсена – девушка, которая выдает себя за мужчину. Сначала это было лишь подозрение, которое вскоре превратилось в уверенность. Произошло это, когда Поликсен – строгий, но заботливый асклепиад! – сидел у ложа Никареты на низенькой трехногой табуретке и считал ей пульс. В это мгновение лысая, избитая гетера Дианта, с которой Никарета сразу подружилась и которая охотно развлекала девушку болтовней о блистательной, хотя и многотрудной жизни служительниц Афродиты, бросила Поликсену моток шерсти.

Ожидая выздоровления, Дианта от нечего делать пряла, с непостижимым проворством ссучивая нить из кудели, которую держала левой рукой, а правой крутила веретено, укрепленное в маленькой глиняной чашке, которую по ее просьбе принес Окинос.

К слову сказать, Дианта оказалась большой мастерицей не только прясть на одном лишь веретене, без помощи прялки (это приводило Никарету в восторженное изумление: ведь и в Троаде, и в Афинах женщины гордятся своими расписными прялками и не могут без них обходиться!), но и вязать. В благодарность за свое спасение Дианта посулила связать всем асклепиадам теплые шерстяные плащи к осени, и сейчас рядом с ней уже лежала груда аккуратных серых клубков и выточенные из дерева спицы.

И вдруг один из этих клубков полетел на колени Поликсену! Асклепиад мгновенно раздвинул ноги, чтобы клубок упал ему в подол хитона, а Дианта, ухмыльнувшись, сказала:

– Ха! Сразу видно девицу! Мужчина сомкнет колени, если ему что-то бросить! Запомни это, если хочешь, чтобы тебя и впредь называли Поликсеном!

Девушка покраснела до того, что чудилось, кровь вот-вот брызнет из ее щек.