Святое дело

Вдали замелькал фонарик. Рябов прикинул расстояние. Не менее трехсот метров… «Не успеют!» Да и чем они смогут помочь?

Он снова глянул вниз. Сизый дымок, подхваченный порывом ветра, был уже недалеко. Прыгнуть сверху на провода — было единственным средством предотвратить пожар. В какое-то мгновение перед глазами промелькнули глаза матери, лукавая улыбка отца, тревожное лицо лейтенанта..

Рябов подтянул ноги к самому краю, примерился и бросился вниз. Он боялся промахнуться и широко расставил руки.

Вначале почудилось, что отшвырнуло вверх, затем снова бросило вниз. И он упал, увлекая за собой обрывки проводов.

…До слуха с трудом пробивались отдельные слова, но они тонули в нестерпимо громком гуле. Рябову казалось, что голова его раздулась. Он смутно ощущал прикосновение рук. Потом его понесли, зачем-то сильно раскачивая. Он хотел сказать, чтобы его не качали так, но не мог. Слова застревали в горле, мешали дышать.

Черное покрывало расплылось в большие разбегающиеся огненно-красные, потом оранжевые круги. Оранжевые сменились багровыми, затем фиолетово-черными. Забегали маленькие искры, вышивая золотыми точками непонятный узор на непроницаемом бархате. Узор тотчас же исчезал, а искры все бегали, постепенно замедляя ход. Яркой звездочкой вспыхнула последняя точка и погасла. Огромная бесформенная масса навалилась на солдата и раздавила последние ощущения, связывавшие его с внешним миром. Он уже ничего не слышал и не чувствовал.

Сознание возвратилось в санчасти. Рядом на табуретке сидел врач с пузырьком в руке. В накинутом на плечи белом халате стоял командир батареи. Рябов сначала увидел красную повязку дежурного на рукаве капитана и лишь потом узнал Стрельцова. Рябов решил успокоить его и попытался улыбнуться. Но вместо этого вдруг слабо и беззвучно заплакал.

Капитан наклонился к нему и неловко погладил руку:

— Ну, что вы… Не нужно.

Врача слезы обрадовали.

— Ай-я-яй, герой — и плачет. Все будет хорошо, через недельку снова сможешь прыгать!

Утром в караульное помещение пришел майор Лукьянов. Краснов повел его к хранилищу. Майора интересовали подробности.

— Хорошо бы заметку об этом послать в газету, — мимоходом сказал. — Не мастер на такие вещи? Не пробовал? А вы попытайтесь.

Когда они возвратились, за дощатой перегородкой, отделявшей комнату начальника караула, бодрствующая смена обсуждала событие.

«Да-а, — протянул голос Синюкова. — Вот тебе и Рябов!..»

«Каждый бы так сделал», — донесся мягкий говорок Савичева.

«Я вот читал, как звероловы охотятся за черной пантерой, — медленно начал Фиалкин. — Окружают дерево, растягивают стальную сетку. Разрывными пулями перебивают ветку, на которой стоит пантера, и она падает вниз, прямо в сеть».

«Точный глаз надо!» — воскликнул Джутанбаев.

«Разумеется», — сказал Фиалкин и замолчал.

«А ты к чему это вспомнил?» — заинтересовался Савичев.

«К чему? — Фиалкин выдержал паузу, колеблясь: сказать или нет. — По-моему, Рябову следовало выстрелом перебить провода».

«Ишь ты! А если бы промахнулся?»

«Сейчас все умные… — сказал Синюков. — Ты бы на его месте побыл, когда вот-вот загорится хранилище!»

«А доски сухие, ветер, — поддержал его Савичев. — Враз вспыхнут факелом, не остановишь!»

«Вот именно, — продолжал Синюков. — Тут рационализацией некогда заниматься. Рванет разок — и взлетишь, как ангел, без парашюта!»

«Веселый человек», — рассмеялся Джутанбаев.

— Болтун! — сказал Краснов по адресу Синюкова.

— Болтун? — прищурился Лукьянов. — Вы убеждены?. Никогда не спешите с окончательными выводами, когда это касается людей.

Через две недели Рябов выписался из санчасти. Товарищи встретили его радостно. Видно было, что солдаты смотрят на него теперь совсем по-иному. Старшина Нестеров, который всегда недолюбливал Рябова, и тот пожал руку..

— Ишь ты, Репин-Шишкин! Не думал я, что ты такой прыткий.

Старшина постоял немного в раздумье и скрылся в своей маленькой комнатушке рядом с каптеркой. Возвратился строгий, торжественный, скомандовал:

— Все — в курилку! — но вдруг изменил решение. — Отставить! В комнату политпросветработы.

Солдаты, переглядываясь, последовали за старшиной.

— Садись! — И сам уселся рядом с Олегом Рябовым. Достал из кармана знаменитый шелковый кисет, расшитый надписью, подал герою дня:

— Закуривай, товарищ Рябов, табачок Петра Гуткина.

В наступившей тишине непривычно громко шелестела папиросная бумага в дрожащих пальцах. Старшина поднес огонь. Рябов неумело раскурил папиросу и закашлялся. И тогда, будто по сигналу, солдаты вскочили с мест и захлопали.

Нестеров высоко поднял кисет, потряс над головой:

— Вот! Для всех хватит!

Синюков протиснулся вперед и протянул сложенную ладонь:

— Товарищ старшина, на маленькую!

— Заслужить надо, — спокойно сказал Нестеров и спрятал кисет.

Это, кажется, был первый случай, когда Синюков не нашел, что ответить. Поспешно отдернув руку, стушевался, бочком выбрался из тесного круга. Навстречу ему шли подполковник Юзовец и майор Лукьянов.

— Где наш герой?

Солдаты расступились, пропуская вперед Рябова. Напряженно улыбаясь, он все еще держал бесценную награду. Глаза его счастливо поблескивали.