Святое дело

— Но моторные щели, или как их там, жалюзи не законопатишь! Впрочем, я в вашей технике не очень… Так вот, начало штурма в пятнадцать ноль-ноль. Химики дыму напустят — как ночью будет.

— Твое любимое времечко, — скупо улыбнулся Шеметов.

Он и Слободян с батальоном Кострецова штурмовали школу, бились за центр города. Комбат отдавал предпочтение ночному бою.

— А что? Ночью меня ни бог, ни черт не берет! Раненный дважды, и оба раза днем. Вот тебя, Павел, когда ранили?

— Утром, — сказал Шеметов.

— Утром! А тебя, Иван?

— И днем, и ночью, — неохотно отозвался Слободян. Мысли его были заняты другим. — Генерал мне раз десять повторил: «В осиное гнездо пойдете».

— Надо — значит, пойдем, — спокойно произнес Шеметов. — Сигналы — ракетами?

— О сигнализации договоримся, время еще есть, — отмахнулся Кострецов. — Гареев, замполит мой, придет к вам. Да вы его знаете!

— Знаем, конечно, — подтвердил Слободян и близко к глазам поднес часы со светящимся циферблатом.

— Сколько? — поинтересовался Кострецов. — Ого! Рассвет скоро, надо выбираться из этой Долины смерти.

Сверху дробно ударил крупнокалиберный пулемет. Над головами пронеслась огненная трасса.

— Из северного выступа, — определил Кострецов. — Вал там самый крутой, но зато и мертвая зона большая. Оттуда и будем наступать.

Могучие пятидесятитонные машины тараном расширили брешь в воротах и, ведя огонь из пулеметов и пушек, ворвались в крепость. Свинцовый ливень с флангов сразу отсек пехоту, и танки остались одни.

Кострецов предупреждал: «Если заляжем, посмотрите, как там, и — назад». Посмотреть означало выяснить огневую систему врага внутри крепости.

В поле зрения триплексов и перископов качались серые стены тюрьмы, приземистая старинная церковь; в откосах вала зияли черные дыры капониров. Густые облака дыма заволокли гребень вала. Оттуда, сверху откуда-то, и справа били немецкие орудия. По броне барабанили пули. От косых попаданий снарядов высекались снопы багровых искр. Один снаряд врезался в башню головного танка; изнутри откололись мелкие кусочки брони.

Шестнадцать таких «окалок» и поныне сидят в теле подполковника запаса Ивана Трофимовича Слободяна. Тогда он не думал о них.

Машина стояла на разрушенной баррикаде с перекосом, обнажив слабо защищенное днище. Слободян принял решение перевалить через баррикаду и пройти дальше вперед, но в ведущий каток ударил снаряд, гусеница провисла и танк самопроизвольно сполз назад. Слободян по рации сообщил Шеметову о случившемся, велел отходить, а заодно и отбуксировать поврежденную машину.

…Кострецов пришел на исходную позицию с начальником штаба старшим лейтенантом Дивиным. Оба хмурые, озабоченные.

— Разведку боем сделали, — сказал Кострецов. — Через три часа опять на штурм. Или опять на разведку боем — называй как хочешь.

Слободян забеспокоился:

— Мою машину починить не успеем.

— Откладывать не могу, — отрубил Кострецов и повернулся к Шеметову: — Придется тебе в одиночку, Павел.

Это была просьба, а не приказ. Командир батальона понимал, что́ значит идти тяжелому танку, одному, без пехоты, в огневой мешок крепости.

— Хорошо. Не подведите только.

— Не подведите! — вспыхнул Кострецов. — Головы поднять не дают! Сами видели! А в батальоне людей — раз-два и обчелся.

Шеметов слушал с таким спокойствием, что комбат скоро утих.

— Дивин, повтори приказ командира дивизии, — устало закончил он.

— «К исходу третьего первого сорок третьего крепость должна быть взята. Доносить о ходе боя каждый час», — наизусть процитировал Дивин.

— Буду ждать в крепости, — просто сказал Шеметов, словно речь шла об обычном свидании.

— Жди.

Экипаж подбитого танка менял траки, ставил новый каток, а командир, старший лейтенант Слободян, ходил следом за Шеметовым.

— До ворот не стреляй. Экономь боеприпасы, там пригодятся. В осиное гнездо идешь. Я с места огнем поддержу. До ворот. Дальше отсюда ничего не видно… И связь, связь держи. Все время на приеме буду сидеть. Слышишь?

— Хорошо.

— Проклятый каток!..

— Не последний бой, Ваня.

Подошел старшина Гуков.

— Письмишко бы отправить, — попросил Слободяна. — Мое и лейтенанта Ребрикова, вот.

Шеметов улыбнулся.

— Опять, наверное, страниц тридцать накатал? Все в экипаже знали, что Гуков не силен на письма.