Святой Афон. Удел Богородицы

В конце концов он отправляется в путешествие по Европе; и это был не развлекательный, а образовательный тур. Но его ждало еще большее разочарование от западного образа жизни, чем от российской действительности. Иннокентий Сибиряков написал в это время: «В сравнении с тем, чего жаждет душа моя, все мое богатство есть ничто, пыль, прах, а между тем все человечество стремится именно к достижению богатства. При помощи своих денег я видел мир Божий, но что из всего этого прибавило к моему собственному счастью жизни? Ровно ничего. Та же пустота в сердце, то же томление духа».

После заграничного вояжа Сибиряков направляет все свои силы и денежные средства на просвещение. В газетах появились лестные отзывы о его благотворительной деятельности; достаточно сказать, что он ежегодно оплачивал обучение 70 талантливых молодых людей, приезжавших из Сибири в Санкт-Петербург, свои капиталы вкладывал в строительство школ, музеев и библиотек по всей Сибири (все публичные библиотеки и краеведческие музеи Енисейской губернии открыты при его материальной поддержке), огромные средства потратил на поддержку не приносящих дохода изданий, которые имели крупное научное и общественное значение. Звучит хорошим примером в наше коммерчески-циничное время.

Правда, в петербургском высшем свете к благотворительности Сибирякова относились как к обычной блажи купеческого сынка, выросшего в медвежьем углу. А сам он в это время истово обращается к Православию как к основе русского миропонимания. С особым волнением он читал слова Иисуса Христа, обращенные к богачу: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровища на небесах; и приходи и следуй за мной». Для Сибирякова эти слова стали руководством на последующие годы, он с такой поспешностью начал раздавать свои капиталы, словно старался сбросить с себя непосильную ношу.

По Руси в конце XIX века бродили странствующие толпы богомольцев, и на это не мог не обратить внимания молодой подвижник. Его привлекало то, что русские искатели истины обретали смысл бытия в строгом монашеском уединении и служении идеалам добра. Сибиряков и сам предпринимал многочисленные паломничества по святым местам. Так зарождался в нем интерес к монашеской жизни, здесь истоки его решения уйти на Афон. Удаление от мира, безбрачие, самоотречение, молитвенная сосредоточенность, размеренность монастырского быта, а главное, полнейшее отречение от мирских богатств и соблазнов – все это чрезвычайно привлекало Иннокентия Михайловича. Божественный Промысел увидят верующие в том, что Сибиряков решил уйти в монастырь в тридцать три года, в возрасте, когда Христос принял крестные муки.

Уход за черепами – послушание некоторых монахов

Видя, как он раздает свои деньги нуждающимся (в день к нему приходило до 400 человек), родственники Сибирякова пытались признать его душевнобольным, не способным распоряжаться своими капиталами. А поводы для этого были веские. Так, на одной из выставок, увидев скульптуру «Мефистофель» работы Антокольского, Иннокентий Михайлович сбросил мраморного дьявола с пьедестала. Копий скульптуры было несколько, и Сибиряков уничтожил лишь одну из них. Тогда он был оправдан, хотя это и не обеляет в целом агрессивных религиозных догматиков…

Мощи святых хранятся в отдельной комнате рядом с собором. Накануне после воскресной литургии мы вместе с другими паломниками и монастырской братией с благоговением прикладывались к ним устами. Иногда эти мощи вывозятся в свет за пределы монастыря, чтобы их мог лицезреть остальной православный люд. Так, путешествие по России совершила афонская стопа Андрея Первозванного.

Подготовленные к длительному (вечному!) хранению черепа мы сносили в костницу. Здесь в тишине и прохладном полумраке отец Феофан – круглолицый мягкотелый парень со светлыми глазами – списывал надписи в отдельную тетрадку и раскладывал черепа по полкам. За ними в стенах находились ниши, забитые костями. Невозможно было определить, кому они принадлежат. Своеобразная монашеская братская костная могила. Но не наблюдалось скорби на лицах монахов, переступавших порог усыпальницы, не замечалось печали, когда они рассматривали надписи на черепах и брали их в руки.