Святой - Гарпун для акулы

- Пенсионерка!! - презрительно фыркнул Скуридин.

- Прикрой хлеборезку! - зашикали на него.

- Параметры по мировому стандарту: ноги от ушей, халат на груди не застегивается, глаза как триплексы. Я заторчал! Слон пайку детскую уминает, Пашка компота надулся и кемарит, а я цыпу обхаживаю! - чмокнул губами Серегин и сделал паузу.

- Ближе к делу, Колька! Конкретнее... - застонали ребята, предчувствуя развязку.

- Звали ее удивительным именем - Виолетта! "Павшая", между прочим, в переводе с греческого! - блеснул эрудицией Серегин. - Все в масть, пацаны, шло. Телефончик мне оставила, предупредила, что замужем. Но не стенка, отодвинуть можно. Короче, договорились: в "увал" очередной иду - сразу с ней контактируюсь! Слон, дай затянуться, дыхание сперло. Перехожу к драматическому финалу несостоявшейся любви... - Сержант облизал губы и пыхнул сигаретой, тяжело вздохнул. - Встретились мы в скверике. Время полдень, впереди восемь часов сказки. Виолетта от меня балдеет...

- Во баки Колька заливает! - не выдержал кто-то накала рассказа.

- На скамейке впилась в меня! Клянусь, мужики, целует взасос, аж кислород перекрывает! Обмусолила всего. Потом говорит: "Пойдем к подруге. У нее муж водилой междугородных автобусов работает, сейчас в рейсе! На работу забегу, предупрежу напарницу, чтобы прикрыла, если мой благоверный названивать будет!" Братаны! Я горю! Такая женщина в руки плывет! Это вам не со шмарами подзаборными...

"Подожди меня на скамеечке", - говорит. Я к ней: "Давай поцелуемся, любимая! Хочу сохранить вкус твоих губ, чтобы не умереть с тоски, ожидая тебя..."

- Во дает! Я - не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин, вставил Голубев с явным неодобрением.

- Она в это время губы помадой красила. Я как сказал...

Виолетта на меня! - Серегин демонстративно вытер несуществующий пот со лба. - Минут десять.., как пиявка - отвечаю! Я весь в сердцах! Башка звенит, воздуха не хватает, гляделки под лоб закатились - полный отвал! Смотрю, подруга белугой как заревет! Что такое? Спрашиваю: "Любимая, кто тебя обидел? Мужа боишься, так я его, козла ревнивого, построю и по струнке ходить заставлю". А она мне в физиономию помадой тычет, сопли размазывает: "Смотри, что она сделала, пока мы целовались. Помада французская "Ив Роше". Глядь, а от этой чертовой помады огрызок остался, и тюбик пластмассовый покусан, весь в трещинках таких маленьких... - Серегин сузил глаза, а затем широко раскрыл их. - У ног моей герлы падла шелудивая стоит - псина вроде полысевшей болонки. Морда наглая, глаза хитрые, и обрубленным хвостом повиливает. Облизывается, зараза. Она к помаде подкралась - Виолетта ее в руках держала и, чтобы меня приобнять, опустила вниз руку - псина помаду и слопала. А говорят, косметику из собачьего жира делают. Вранье! - Серегин с сожалением вздохнул и горестно покачал головой. - Мне бы промолчать или посочувствовать.

Я ржать начал. Ой и болван я! Виолетта кипеж подняла.

Ножками топает, вопит на меня: "Солдафон бесчувственный!" А я остановиться не могу. Взгляну на псину и опять от смеха помираю. Подруга потопталась около меня и убежала...

- Правильно сделала, - мрачно пробасил Голубев.

- Что оставалось брошенному воину? - задал риторический вопрос Серегин. - Назюзюкаться! Отправился я на вокзал посмотреть, не изменилось ли расписание моего дембельского поезда, заглянул в буфет, с бичами местными перезнакомился, взяли по "сотке", еще накатили пивком, и понеслось... Как до части добрался? Не помню. Запросто мог оказаться в Ленинграде, в чужой квартире. Сильнейшее отравление с риском для измотанного службой организма заработал...

- Всю "губу" заблевал! - продолжал комментировать командир отделения. Не умеешь пить - не пей...

Замечания Голубева достигли цели. Серегин фальцетом заголосил:

- Слон, ты мертвого достанешь. Человек драму жизни перед друзьями открывает! Душу наизнанку выворачивает, а ты квакаешь. Нет, не зря тебя Слоном прозвали! Толстокожий ты! Точно слон, только со спиленными бивнями. Пельмень уральский примороженный, - сыпал ругательствами Серегин на потеху снецназовцам.

Транспортники летели в темном небе, словно огромные ночные птицы. Проблески сигнальных огней вспыхивали и гасли через равные промежутки времени, высвечивая на черном небосводе пульс военных самолетов.

Под сенью железных крыльев, как потусторонние видения, распластались просторы азиатских пустынь, бугрились отроги хребтов, горные массивы. Огни городов и поселков редкими пятнами прорывали фантастическое темное пространство, напоминая о том, что здесь все-таки живут люди, а не призраки.

Солдаты поутихли. Усталость брала свое. Задремал незадачливый донжуан Серегин, по-столичному интеллигентно посапывал Скуридин. Вытянулся через весь проход архангелогородец Иван Ковалев, придавив плечом Пашу Черкасова.

"Куда посылают генералы этих ребят? Пропади все пропадом... Ош! Шипящее название у этого города, змеиное!" - блуждали мысли, обрывки фраз в голове у Святого.

***