Святой Грааль

— Быстро! — прошипел он. — Погибнем, как свеи без масла…

Томас смотрел в страшную тьму в страхе. Он и раньше стоял на краю пропасти, на той же башне Давида или на высокой стене Иерусалима, но была ярость штурма, ярость схватки, к тому же в солнечный день! Мышцы начали превращаться в воду, колени подогнулись, не выдерживая тяжести доспехов.

Олег торопил, пихал в спину:

— Быстрее!.. Да быстрее же!.. Выламывают двери!

— Сэр калика… А ты?

— Я следом!

Томас поспешно слез с подоконника, чувствуя, как возвращается отвага и мужская сила:

— Сэр калика, я оскорблен! Долг любого воина, тем более рыцаря, защищать мирных людей. А ты все-таки служитель культа, хоть и глубоко противной мне веры…

Дверь тряслась, появилась щель, в которую можно было просунуть палец, но тяжелый сундук уперся краем в выемку между досками пола, застрял, не давая двери распахнуться. В щель протискивались пальцы, шарили, пытаясь убрать помеху. Олег зарычал, сгреб Томаса в охапку:

— Сэр калика, — запротестовал Томас в великом негодовании, — но как же ты?

Олег со злым стоном швырнул рыцаря в окно. Томас с ужасом ощутил, что падает в черную бездну. Он судорожно ухватился за веревку, сзади страшно рвануло за железный воротник — калика придержал, не дал обрушиться на тонкую веревку со всего размаха… Последнее, что услышал, был треск досок, торжествующие вопли легионеров.

Он заскользил, подвешенный на поясе к тонкой нити, что мелко-мелко дрожала, едва выдерживая его тяжесть. Толстые пальцы в железной перчатке как намыленные скользили по гладкой веревке, та звенела как туго натянутая тетива в механическом луке. Томасу стало дурно, едва вообразил, что нить с треском лопается, а он, закованный в железо благородный рыцарь-крестоносец, обрушивается с высоты пятого этажа на каменные плиты, где хрястнется, как панцирный рак, расплескав мозги…

В страхе ухватился, потащил себя, двигаясь вдоль во тьме невидимой спасительной нити. Липкий и омерзительно едкий пот выжигал глаза, а тут еще ужасная мысль как обухом шарахнула по голове: в ту ли сторону двигается? Крутило, дергало… А надо спешить, тонкая веревка двоих не выдержит. Сэр калика уже отбивается от ворвавшихся в комнату легионеров! Его могли ранить и даже убить, и все — по его вине!

Он взвыл от ужаса и бессилия благородного англа, чувствуя себя заблудившимся в ночи над улицей Константинополя, почти варварского, если равнять с Римом. Выгнул голову, стремясь увидеть стену дома, но металлический воротник, охраняющий шею от ударов меча, не дал повернуться. Далеко внизу протопали каблучки, донесся игривый женский смешок, в ответ слышался басистый хохот сытого ромея. Томаса раскачивало, в голове, как и в животе, булькало, он вдруг вообразил себя падающим с небес перед этими гуляющими по ночным улицам болванами, к горлу подкатила тошнота. Не выдержал, сблеванул, снизу все еще слышался смешок, цокот каблучков, шуточки, и Томас из последних сил потащил себя по веревке. Даже если промахнулся и прет обратно, то поможет доблестному сэру калике принять последний смертный бой, а не будет висеть на проклятой веревке, как глупая гусеница на чужой паутине!

Он шарахнулся о твердое. Пощупал, наткнулся на железные прутья. Вывернулся, ухватился обеими руками за спасательное железо, которым ромеи загораживают окна, а нога уже сама отыскала щель между каменными глыбами, из которых сложен дом. Сердце колотилось часто, лупило во всю мочь уже не в ребра, а в железный панцирь. С той стороны железных прутьев, плотно прижатая к ним, темнела толстая железная стрела-дротик, к которой и была привязана туго натянутая веревка!

Томас всхлипнул от пережитого ужаса, вяло обругал калику, что не сказал, не предупредил: всю дорогу воображал, как наконечник выдергивается из стены, и он, Томас Мальтон из Гисленда падает, как жаба, растопырив руки и ноги, прямо посреди улицы… Сдуру вообразил, что стрела должна просто воткнуться, и не мог себе представить с какой жуткой силой надо воткнуть, чтобы выдержала вес тяжелого человека в полном рыцарском доспехе!

Внезапно веревка бурно затряслась. Из темноты вынырнула фигура калики, он бежал прямо по туго натянутой веревке, словно по бревну, лишь двигался из стороны в сторону раскинутыми руками, где держал тяжелый топор и туго набитый мешок.

С разбега прыгнул на решетку, прильнул к ней на миг, топор блеснул и пропал в чехле, мешок оказался за плечами. Томас хотел расстегнуть пояс, прикрепляющий к веревке, но боялся отнять руки от решетки, отгонял саму мысль, что он, мастер турнирных боев, висит на стене как мартовский кот на уровне пятого этажа над вымощенной камнем улицей.

В руке калики мелькнул нож, веревка лопнула под лезвием и упала в темноте. С той стороны улицы раздался вопль, затем последовал тяжелый удар внизу о камни, будто на каменные плиты уронили мешок с мокрой глиной.

— Что теперь — прошептал Томас затравленно. — Решетку грызть?

— Что нам делать в женской спальне? — скривился Олег. — Была бы дочь прокуратора, а то здесь его бабушка… Проще залезть в окно ниже.

— Дочь прокуратора там?