Святой Павел. Апостол, которого мы любим ненавидеть

Со времен Лютера Послание к Римлянам воспринималось как окончательное утверждение новаторской Павловой доктрины оправдания верой. Однако современные ученые показали, что интерпретация Лютера далека от того, о чем думал Павел, и, не занимая центрального места в его размышлениях, эта тема затрагивается в его посланиях к галатам и римлянам «с очень конкретными и специфическими задачами – защитить право обращенных язычников считаться полноправными наследниками обетований, данных Израилю»{355}. Ученые отходят и от некогда распространенной предпосылки, что оппонентами Павла всегда были либо иудеи, либо следующие предписаниям иудаизма иудеи-христиане{356}. Как мы уже видели, Павел мыслил шире и, в частности, с политико-религиозных позиций обличал «владык века сего». Эта тема обрела особую остроту в письме, адресованном ученикам Мессии в имперской столице.

Как всегда, в начале послания Павел представляется читателям и приветствует их, но на сей раз пишет стилем изящным. Его тон высокопарен и даже напыщен, когда он называет себя посланником Иисуса, царского потомка Давида, миссия которого охватывает весь мир. Римские читатели должны были заметить, что он использует термины официальной имперской пропаганды, уже знакомые и нам: благовестие Божие, «которое Бог прежде обещал через пророков Своих, в святых писаниях, о Сыне Своем, Который родился от семени Давидова по плоти и открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мертвых, о Иисусе Христе Господе нашем, через Которого мы получили благодать и апостольство, чтобы во имя Его покорять вере [пистис] все народы»{357}.

В официальной имперской теологии титулы «сын Бога» и «господин» обычно относились к императору, а слово «благовестие» – к его достижениям. Говоря об Иисусе в этих категориях, Павел призывает римскую общину к верности подлинному владыке мира. Таким образом, ее члены должны были вступить с ним в своего рода «заговор», признав, что неведомо для властей предержащих в мире свершилась важнейшая перемена: Бог оправдал распятого Мессию{358}.

Когда Павел говорит о своей апостольской задаче «покорять вере все народы», он имеет в виду не столько веру, сколько верность. В официальной имперской теологии кесарь олицетворял пистис Рима: верность Рима договорным обязательствам и власти закона, справедливость, уверенность, правдивость и правоту. Это слово часто встречалось на монетах и надписях{359}. Но применительно к обычным людям оно обозначало верность подданных императору. Как и в предыдущих письмах, Павел ставит все с ног на голову. Его «благовестие» возвещает «силу Божию ко спасению всякому верующему, во-первых, иудею, потом и эллину, поскольку в нем открывается правда [дикайосюнэ] Божия от веры в веру»{360}.

Затем Павел обличает «нечестие и неправду» людей, которые отказываются признать всеприсутствие Бога в мире и для которых нет ничего святого{361}. Он порицает их идолопоклонство, разврат, «лукавство, корыстолюбие и злобу». Самовлюбленность заставляет их считать центром мироздания себя, а не Бога, и потому они полны зависти, предательства, тщеславия, спеси и надменности. В этом отрывке часто видят обычное для иудеев разоблачение греховности языческого мира. Да и сам Павел признает, что в синагогах такие речи не редкость. Но ведь не только иудеи критиковали нравы своего времени! Римские писатели и политики разного толка соглашались, что римская цивилизация переживает упадок и они живут в нечестивый век{362}. Гораций сетовал:

Чего не портит пагубный бег времен?
Отцы, что были хуже, чем деды, – нас
Негодней вырастили; наше
Будет потомство еще порочней{363}

.

Эти опасения порождали всплеск надежд всякий раз, когда воцарялся новый император: вдруг ситуация изменится к лучшему?{364}

В таком широком контексте и обличал Павел зло. Говоря о людях, полных «распрей, обмана и злонравия», сплетниках, которые злы, наглы, высокомерны и хвастливы, он мог иметь в виду и иудейских высших апостолов{365}. А порицая сексуальные извращения – говорить о пороках двора и интригах некоторых аристократок. Разве не был Клавдий убит собственной женой? Даже императоров с их пресловутой божественностью, хранителей римской пистис и стражей римского закона, не обошла стороной всеобщая испорченность. Иудеи и язычники равно заявляли о своей вере в закон, упорядочивающий общество и представляющий волю Бога, однако все без исключения нарушали этот закон. В этой мрачной диатрибе выражены размышления Павла о роли закона, причем, как и в Послании к Галатам, он имеет в виду не только Тору, но и закон вообще. Невзирая на обещания, закону не удалось спасти человечество от разрушающей социальной несправедливости, классового, национального и социального разделения, морального и политического разложения{366}.