Святой сатана

Став невольным свидетелем «непристойной» беседы городского головы с московскими гостями, негодующий отец-наместник поспешил вмешаться в разговор. Гневно потрясая посохом, отец Илларий в присутствии вельмож изобличил воеводу в недостоверном изложении событий и злонамеренном искажении действительности. Говорил, что обитель его слишком скромна и убога, чтобы принимать в своих стенах столь знатных людей, ибо не имеет сколь бы то ни было приличных гостевых келий, в то время как у самого Стромилова, несмотря на его заверения, хоромины давно отстроены до самых последних клетей с прирубами, придельцами, присеньями и задцами! Кроме того, есть в Устюге владения, по сравнению с которыми и воеводские хоромы – дворовый нужник! В Михайло-Архангельской обители архимандричьи палаты патриарху под стать будут, а гостевые кельи там на высоком каменном подклете с печами по-белому!

Пока игумен Илларий с упоением расхваливал перед гостями все прелести и достоинства чужих дворов, боярин Шереметев не сводил внимательного взгляда с отца Феоны, оставшегося с лошадьми у коновязи. Тень сомнения на его лице скоро сменилась задорной улыбкой.

– Образцов! – зычно заорал он, напугав игумена. – Гришка – сукин сын! Дружочек мой закадычный!

Невысокий, немного мешковатый вельможа до хруста в суставах обнял статного, широкоплечего монаха и по-детски бесхитростно прижался плешивой головой к его мощной груди.

– Вот собака, – произнес он, едва не плача, – сказывали, ты помер давно!

– Как видишь, жив! – улыбнулся смущенный Феона, освобождаясь от крепких объятий чувствительного царедворца.

Шереметев в ответ только рукой махнул.

– Да разве это жизнь, Гриша? Все одно что заживо упокоился…

За спиной раздался осуждающий возглас отца-наместника. Боярин обернулся.

– Прости, отче, невольно вырвалось! – поклонился он Илларию, после чего сообщил остальным свидетелям необычного зрелища:

– Это побратим мой, Образцов Григорий Федорович. В последнюю войну вместе от поляков Ржев обороняли. Два месяца рука об руку у смерти на смотринах. Чудом выжили! Я с полками к Пскову шел короля шведского пощипать, а Образцов во Ржеве воеводствовал. У Ржева нас лисовчики[31] и прижали крепко! Кабы не Григорий со своими людьми, я бы сейчас тут не стоял!

Спутники Шереметева, видимо, неплохо осведомленные об этой истории, скорее из вежливости, нежели от искреннего интереса, приветливо закивали головами, проявляя тем самым исключительную для себя благожелательность и любезность, но боярину на самом деле не было никакого дела до светской учтивости его товарищей. Он был одержим новой идеей, о чем и поспешил сообщить окружающим, и в первую очередь опешившему игумену Илларию.

– Решено, едем в Гледенскую обитель! Отец-наместник, найдешь ли у себя три-четыре скромных келейки для царских порученцев? Люди мы хоть и беспокойные, да в запросах скромные, к тому же по нужде все с собой возим.

Илларий, стараясь не смотреть в глаза вельможи, понуро развел руками.

– Гостям слуги Господа всегда рады! Обитель наша, боярин, не богата, но гостеприимством славна изрядно!

– Отрадно слышать, отче, – улыбнулся Шереметев, – за нами дело не станет! А вы, друзья, что думаете? – обратился он к остальным членам своего отряда.

Глебов, у которого начался новый приступ зубной боли, был раздражен и предельно краток.

– У меня по этому поводу никаких мыслей нет, – заявил он, держась рукой за опухшую щеку, – без меня решайте, только быстрее!

– Ясно! Ну а ты, отец Варлаам? – спросил боярин у пресвитера Чудова монастыря.

Пресвитер, изобразив на лице смирение и кротость, став от того еще больше похожим на иконописный образ Спаса, произнес вкрадчиво:

– Мне как духовному лицу вообще нелепо обсуждать вопрос, уместно ли монаху проживать в монастыре! Думаю, что и приезжающий завтра архиепископ Суздальский Арсений будет в том со мной единодушен.

У несчастного игумена Иллария округлились глаза.

– Ах, еще и архиепископ? – произнес он, бросив испепеляющий взгляд на простодушно улыбающегося Стромилова. – Ну слава тебе Господи! Радость-то какая ангельская! Поспешу новостью этой со всей братией поделиться!

Не в силах более смотреть на сочившуюся патокой улыбку городского головы, старый игумен развернулся на каблуках и медленно направился к своему возку, который к тому времени расторопные слуги Стромилова свели с коновязи, даже не дожидаясь хозяйского приказа.

– В дорогу! – крикнул Шереметев, призывно махнув рукой свите, и схватил отца Феону за край мантии.

– Давай, Гришка, на твоей телеге покатаемся? По дороге заодно расскажешь, что с тобой приключилось?

Отец Феона улыбнулся в седеющую бороду.

– Ну поехали, Федор Иванович, коли не шутишь. Не забыл еще, как на возок забираться?

– Зарекалась ворона дерьмо не клевать, – оскалился боярин. – Почем знать, не кончу ли я, как ты, клобуком и подрясником?

Феона неопределенно покачал головой и легко вскочил на передок возка, взяв в руки вожжи. Рядом, кряхтя и охая, пристроился Шереметев, а сзади расположился сердитый игумен Илларий, наотрез отказавшийся возвращаться домой в колымаге боярина.