Святой сатана

– Еще чего. Пустая бочка пуще гремит, – проворчал он, устраиваясь на копне сена, не пояснив, впрочем, имел ли он в виду сами кареты или безмерное тщеславие их владельцев.

Отец Феона привычно и ловко щелкнул вожжами. Смиренные монастырские меринки прянули ушами и послушно тронулись с места, увозя возок со своими седоками. А следом со двора потянулся пестрый обоз царских дознавателей. Двор быстро опустел. Старый Касим с облегчением закрыл ворота на большой амбарный замок и, вооружившись новенькой березовой метлой, принялся отчаянно мести загаженный незваными гостями двор.

Довольный собой Стромилов быстрым шагом поднялся по узкой скрипучей лестнице в гостевую горницу и остановился в дверях. В комнате, обитой дорогим набойным сукном, в английском пристенном стуле с высокой ажурной спинкой сидел начальник Земского приказа Степан Матвеевич Проестев и задумчиво смотрел в пустоту перед собой.

– Ну как, Степан Матвеевич? – спросил у него Стромилов. – Все я правильно сделал?

Проестев бросил на воеводу холодный взгляд и, улыбнувшись одними губами, ответил:

– Да, Юрий Яковлевич, ты молодец, но помни, что это только половина дела!

– Я понимаю, – кивнул головой Стромилов и тяжело вздохнул.

Глава двенадцатая

В двух шагах от возводимого в Устюге Владычного двора, на углу старинной Здыхальни и Спасской Гулыни стоял двор именитых устюжских купцов Алексея, Бажена и Василия Босых, безмерно разбогатевших на торговле сибирской пушниной, откуда одного только соболя их поверенные и приказчики вывозили до семи тысяч штук ежегодно! Богатство братьев было столь велико, что старшего – Алексея – царским указом зачислили в гостиную сотню, вызвав в Москву на постоянное проживание.

Прославились братья своей благотворительностью, неизменно жертвуя огромные деньги на строительство церквей и благоустройство родного Устюга, сильно пострадавшего после прошлогоднего большого пожара, уничтожившего часть городской стены с башнями и воротами от Успенского собора до рва, что подле Иоанно-Богословской церкви. В то же время не оставляли Босые своим попечением и Гледенскую обитель, в складчину с семьей купцов Грудцыных обеспечив перестройку и обновление монастырских стен и собора Живоначальной Троицы.

В результате такого обширного строительства, затеянного купеческим сословием, в Устюге возникла острая нехватка собственных мастеровых, способных обеспечить все строительные площадки города. В Великий Устюг потянулись искусные ваяльщики и умелые ремесленники со всех концов большой страны. Никому отказа не было. Главное условие – мастерство и сноровка.

В таких условиях без труда нашел себе применение в чине городского зодчего «крестник» отца Феоны, испанский архитектор дон Алонсо Чурригера, спасенный им в прошлом году от ватаги польских разбойников. Чурригера, как и обещал, принял православие, получил при крещении имя Афанасий, а его не воспринимаемая русским ухом фамилия, с понятной окружающим легкостью, но необъяснимой витиеватостью и затейливой прихотью превратилась в Турчанинова.

Новокрещенец Афанасий Турчанинов, к удивлению многих, обнаружил завидные способности в овладении русским языком и за год научился более-менее внятно изъясняться на нем, не вызывая обидных замечаний и насмешек окружающих. Только русское «с» в начале слова вызывало у него оторопь и искреннее непонимание, как это вообще можно произносить? Впрочем, к этой потешной особенности речи испанца люди довольно быстро привыкли и уже почти не обращали внимания. Обжившись в Устюге, задумался Афанасий о женитьбе, присмотрев в Козьей слободе одну разбитную вдовушку из посадских, имевшую в торговых рядах свою скобяную лавку. А пользуясь покровительством отца Феоны, он без труда получил должность главного зодчего на внушительном строительстве, начатом в Троице-Гледенской обители.

На рассвете, имеющем у праздных испанцев имя собственное – madrugada, звучащее в переводе на русский язык не очень благозвучно, как «с ранья», отец Феона в сопровождении неизбывного Маврикия пришел навестить своего подопечного, обосновавшегося в большой нежилой пристройке у восточной стены монастыря, служившей некогда в качестве гостевой избы, но заброшенной несколько лет назад после возведения каменных палат. К удивлению иноков, первое, что им бросилось в глаза, была девица Мария Хлопова, недвижимо сидящая почти посередине горницы на грубом стуле с высокой спинкой. У стены на лавке похрапывала баба Маня, выронив из рук клубок с воткнутым в него вязанием. Кроме них в помещении находилось странное сооружение из струганых досок, внешне напоминающее нужной чулан размером в два аршина на сажень, той же высоты. Самого испанца нигде не было видно. Немало подивившись нелепой причуде, заставившей архитектора затащить в дом такой большой нужник, Феона все же осведомился у пришедшей в стыдливое замешательство бывшей царской невесты, что заставило ее в столь ранний час посетить покои одинокого мужчины и где он сам, будь не ладен, коль осмелился на столь легкомысленный шаг?