Святой сатана

Открыв секрет Варлаама, Феона, приглушив до шепота свой зычный голос, дал указание Маврикию сторожить вход и вернуть на место сорванную «печать», а сам осторожно, стараясь не шуметь, проник вовнутрь избы. Холодные сени любопытства не будили, поскольку в них, кроме скрипучей лежанки и рваного пестеря[63], ничего не было. Зато горница, где жил отец Варлаам, напротив, вызывала живейший интерес. Видимо, пресвитер привык жить на широкую ногу даже вдали от дома.

Часть кельи занимала большая каменная печь, сложенная по северному обычаю «насухо», без скрепляющего раствора. Рядом с печью стоял широкий одр под сенью из роскошного червленого атласа. Полдюжины пуховых перин, пышной кипой лежащих на пресвитерском ложе, говорили о том, что Варлаам – радетель строгой монашеской аскезы – наедине с собой отступал от заявленных правил и любил понежиться в мягкой постели. Само по себе это не было преступлением, в монастырях жили всякие люди, отличные друг от друга и достатком, и нравственной мерой. Однако очевидное двуличие пресвитера насторожило и в то же время убедило монаха в обоснованности собственного проступка. Отбросив последние сомнения, он продолжил осмотр.

Обычный стол Варлааму заменяла изящная конторка на резных ножках, снабженная надстройкой с многочисленными полками и ящиками, инкрустированными перламутром и сусальным золотом. Рядом стояли два массивных на вид английских стула с высокими спинками и несколько сундуков, набитых предметами, к монашеской жизни имеющими весьма отдаленное отношение.

Отцу Феоне показалось странным то обстоятельство, что в келье у пресвитера не было ни одной книги, кроме потрепанной псалтыри, лежащей на аналое. Вероятно, они находились в одном из многочисленных ларцов, стоявших под косящатым окном[64], в том месте, где обычно располагались лавки-лежанки. Монах решил не забивать голову второстепенными вопросами и, по возможности, проверить свою догадку потом, если хватит времени. Сейчас же, покончив с беглым осмотром, Феона первым делом направился к камени[65]. Его тонкий нюх сразу уловил едва различимый запах гари, исходящий от печки.

Это было весьма подозрительно, поскольку на Руси печи топили с Покрова[66] до Благовещенья[67], а никак не в конце июля. Сняв заслонку, отец Феона сунулся в самое горнило, но ничего, кроме горки свежего пепла, не нашел. Единственное, что было очевидно – в печи недавно жгли что-то объемное и легко воспламеняющееся, вроде тюка одежды.

Кряхтя от неудобства, монах выбрался наружу и, вытирая руки о прихваченный в сенях льняной сударь[68], подошел к конторке пресвитера, откинул лощеную крышку и, усевшись верхом на стул, самым тщательным образом осмотрел заморскую безделицу. По своему опыту он знал, что такие кабинеты нередко имели какую-нибудь хитрость. Поочередно проверив многочисленные ящики и полки, он не нашел в них ничего примечательного, но вот бюро, обтянутое мягкой телячьей кожей, вызвало любопытство. Ровно посередине столешницы находился прямоугольник размером две на три четверти[69] с едва отличимым по краям зазором толщиной едва ли в половину человеческого волоса. Сомнений не оставалось – это тайник. В поисках его скрытого механизма Феона обратил внимание, что единственным бесполезным элементом конторки служила перламутровая розетка на левой боковой стенке, в то время как на правой такой не было.

Феона осторожно потрогал ее руками и мягко потянул вниз. Розетка тихо щелкнула и легко поддалась. Монах испугался, что сломал хрупкую вещицу, но оказалось, розетка служила обычным рычагом запирающего устройства. Потайной ящик бесшумно выдвинулся из бюро на высоту не менее шести вершков и замер. Представлял он из себя большой деревянный ларец с плоской крышкой, обтянутой телячьей кожей. Запирался ларец врезным замком, судя по всему, не очень сложной конструкции.

В связи с особенностями былой службы отцу Феоне не составило большого труда открыть сундук при помощи сапожного шила и гнутого гвоздя, найденных в берестяном пестере, пылившемся в сенях. Замок жалобно лязгнул и легко поддался, уступая сноровке инока. Откинув тяжелую крышку, Феона заглянул внутрь. На дне ларца лежал сверток из черного французского бархата, за аршин которого торговец на рынке свободно мог запросить целый рубль. Вытащив сверток, отец Феона осторожно развернул материю и не сдержал удивленного возгласа. Он держал в руках книгу, в переплетной крышке из дубленой кожи пепельного цвета, подозрительно похожей на человеческую.

– Liber Juratus Honorii, – прочитал Феона название, вдавленное золотыми буквами в переплет.