Святой сатана

– Надеюсь!

– Надеешься? Плохо!

Патриарх сокрушенно покачал головой и еще раз тревожно оглянулся.

– Пойдем, проводишь меня до возка. Не хочу здесь разговаривать. Помню, говорил мне, что в доме твоем и у стен есть уши!

Образцов невесело усмехнулся.

– Ну, одна пара ушей уже дней пять на службу не является. Похоже, переметнулся «товарищ» мой, но изволь, Владыка!

Они вышли во двор и медленно направились к патриаршей колымаге.

– Иерей этот не простой. За ним большие люди стоят, – задумчиво произнес Гермоген. – Не сносить тебе головы, Гриша, если ошибся!

– Я не ошибся, Владыка, душегубец он!

– Пусть так, но дело не только в одних покровителях.

– В чем еще?

– Сейчас, когда Филарет, митрополит Ростовский, оказался вдруг в лагере новоявленного самозванца, оставлять его семью без надзора опасно стало. По поручению царя Василия послал я в Ростов отца Варлаама, как человека, близкого к Романовым. Должен он договориться и вернуть их в Москву. Понимаешь, как сейчас это важно для державы?

– Понимаю, Владыка.

– Вот и славно! Пусть Варлаам выполнит поручение царя, а потом, обещаю, мы вернемся к твоим обвинениям. Любое зло должно быть наказано соразмерно содеянному!

Уже сидя в карете, патриарх выглянул в открытое оконце и произнес на прощание:

– Гриша, я давно тебя знаю и люблю как сына, поэтому прошу, будь осторожен и не пори горячку!

– Не буду, государь!

Карета уехала. Образцов отчужденно посмотрел на опустевший двор и увидел в стороне долговязую фигуру дьяка Степанова.

– Ну что, Ваня, все понял? – безучастно спросил Образцов.

– А чего не понять? Понял! – печально пожал плечами сообразительный дьяк.

Глава двадцать седьмая

Сразу после Вечерни народ, не сговариваясь, толпой повалил в архиерейские палаты. Все хотели из первых уст услышать приговор по делу старца Иова, обвиненного заезжими попами в колдовстве и чернокнижии. Дело дошло до того, что городские стрельцы, приехавшие с воеводой, принялись взашей гнать из помещения всех, кого посчитали лишними. Быстро выяснилось, что считали они таковыми почти всех монастырских насельников, окрестных селян и посадских людей, не имевших прямого отношения к рассматриваемому делу. Робкие возражения не согласных с насилием обывателей служивыми воспринимались крайне неприязненно и сопровождались зуботычинами и пинками. Никто глазом не успел моргнуть, как палаты очистились. Остались не более полутора десятков человек, трогать которых стрельцы не посмели в силу высоких чинов и занимаемого положения.

Архиепископ Арсений молитвой благословил собрание, и все участники разбрелись по своим местам. В красном углу, под резным иконостасом, за массивным столом, крытым синим сукном, уселся воевода Стромилов, исполнявший положенные ему по должности обязанности уездного судьи. Рядом, за приставным столиком, устроился измученный жестокими приступами подагры дьяк Остафий Кувшинов. Был он бледен как смерть, но передавать дела ушлым подьячим не спешил из опасения невзначай потерять свое «хлебное» место. По правую руку от судьи расположились лица духовного звания: архиепископ Арсений, пресвитер Варлаам и игумен Илларий. По левую – светские Шереметев с Глебовым. Остальные расселись на широких лавках вдоль стен.

Два стрельца из городовой выборной сотни, гремя бердышами, зашли в архиерейские палаты, с почтением поддерживая под локти обвиняемого старца. Встав посередине горницы, Иов обвел присутствующих безучастным взглядом и, тяжело опершись на суковатую палку, заменявшую ему посох, замер на месте, равнодушный к происходящему.

– Принеси скамью, – распорядился Стромилов, кивнув головой одному из молчаливых служек, стоявших за его спиной, – пусть он сядет. В ногах правды нет!

– Возражаю! – возмутился Элассонский, громко стукнув посохом об пол. – Подсудимый должен стоять перед судом.

– Ты, владыка, решил поучать меня? – нахмурился воевода. – Здесь я решаю, кто что должен! Не вижу прока держать старика на ногах. Пусть сидит до поры!

Архиепископ собрался было возражать, но, оглянувшись по сторонам, сердито сдвинул брови и передумал.

Проворный слуга почти бегом принес из проходных сеней низкую колченогую скамейку, основательно изъеденную короедом, и поставил перед Иовом. Старик усмехнулся и уселся на нее, не выпуская из рук своей палки.

– Стало быть, государи мои, с Богом! – произнес Стромилов, развернув один из десятка столбцов, лежащих на его столе.

– Слушается извет досточтимого владыки Арсения, архиепископа Суздальского и Тарусского, на чернеца Троице-Гледенского монастыря, старца Иова. В извете своем досточтимый владыка обвиняет вышеназванного инока в колдовстве и чернокнижии. Требует взять заклятого чародея в оковы и доставить в Москву, где будет тот судим судом царским. Так ли излагаю, владыка?

– Все так, – надменно ответил архиепископ.

Стромилов кивнул и перевел взгляд на старца.

– У тебя, отец Иов, есть чем ответить на столь тяжкие обвинения?

– А зачем?

Голос Иова был холоден и полон безразличия, точно все происходящее его вовсе не касалось. Присутствующим даже показалось, что старца удивил заданный вопрос.