Рука Линкольна проделала обратный путь вниз по моему телу, под пояс моих шорт и по центру. — Черт, — сказал он сквозь стиснутые зубы, и провел пальцами по резинке моих трусиков, затем вдоль моей щели. — Такая мокрая.
О, черт. Он был там. Он был
Все сжалось — мой живот, моя грудь, мои внутренности.
Прежде чем я успела его остановить, он ввел в меня длинный палец.
— Чьи-нибудь еще пальцы когда-нибудь были здесь? — Его голос был придушен, как будто он проигрывал битву с самоконтролем.
Я покачала головой, задыхаясь. —Только мои.
— Господи. — Он откинул голову назад и закрыл глаза, работая пальцем глубоко, глубоко, глубоко в моей киске. Он добавил второй, и я поняла, что сейчас разорвусь на части. И все же я не могла остановиться.
Я обхватила его за плечи и выгнулась дугой. Мое тело двигалось под действием чистого инстинкта и потребности в разрядке.
— Вот так. Оседлай мою гребаную руку. — Он продолжал водить пальцами по мне, а я продолжала двигаться навстречу ему — руки на его плечах, ноги раздвинуты, киска трепещет, умоляя о большем. — Господи, ты такая охуенно тугая. — Линкольн вытащил пальцы, осмотрел их, затем поднес их к носу и вдохнул мой запах с закрытыми глазами. Когда они снова открылись, они сузились на кончиках его пальцев.
О нет. О, Боже. Мне хотелось скатиться с этой кровати и уползти из комнаты.
На кончиках его пальцев была кровь. Моя кровь.
Я уже собиралась извиниться, когда он взял свои пальцы и провел ими по губам. В его груди раздался низкий гул, что-то похожее на рычание, как у монстра, пробуждающегося от глубокого сна. А потом Линкольн облизал губы. Он дал чудовищу попробовать. Это был такой развратный и совершенно безумный жест, но я была опьянена им. В тот момент что-то изменилось. Между нами никогда не будет ничего прежнего.
Его язык провел по нижней губе. — Один удар, и я уже зависим. — Он потянул за мои шорты и трусики. — Сними их.
Паника подползла к моему горлу. Вот дерьмо. Вот дерьмо. — Что? Зачем?
Он поднял бровь. — Ты боишься?
Я знала его много лет. Линкольн не был тем парнем, который держал тебя за руку и спрашивал, все ли у тебя в порядке. Он был тем, кто разбил тебе сердце и заставил плакать.
Испугалась ли я?
Да, черт возьми. Но не его члена, хотя он был чертовски огромным.
Он взял мою руку и обхватил ею свой член. — Вот. Просто делай, что я говорю.
Я не ответила ему. Полагаю, мне и не нужно было. Он знал мой страх. Он видел его на моем лице.
Обхватила его рукой, опускаясь вниз, затем снова поднимаясь. Его плоть была еще влажной от воды, которую я вылила на него.
— Чуть сильнее, — сказал он.
Я крепче сжала руку.
— Да, блядь. Вот так. — Его голос был густым от голода.
Я работала с его членом, пока он двигал бедрами, как будто это он трахал меня, а не мою руку. О, Боже. Мы делали это.
— Черт. Остановись, — сказал он.
Я так и сделала, размышляя, не сделала ли что-то не так, не обидела ли я его или моя неопытность оттолкнула его.
А потом он полз вверх по моему телу, расположив свой член между моих грудей, где моя плоть блестела от пота.
Линкольн двигал бедрами, скользя эрекцией взад-вперед по моей скользкой коже. — Сожми свои сиськи вокруг меня. — Я сделала, как он просил. — Вот так. Блядь.
Завтра мои сиськи будут в синяках. Я знала это. Все это было так вульгарно, так неожиданно... так запретно. Но каждый раз, когда он двигался, приближая свой толстый член почти вплотную к моему рту, чтобы могла почувствовать его вкус, я облизывала губы. Я хотела этого. Я хотела
Я была такой мокрой. Такой. Блядь. Нуждающейся.
А потом Линкольн отстранился и взял свой член в руку, быстро накачивая чуть ниже толстой головки. — Закрой глаза, детка.
Прежде чем я сделала следующий вдох, из его губ вырвался дикий стон, и горячая, кремовая жидкость покрыла мою грудь толстым слоем, часть ее пролилась на мой подбородок. Я почти чувствовала ее вкус и хотела попробовать ее на вкус.
Я открыла глаза как раз в тот момент, когда Линкольн скатился с меня, упав на спину с членом, который все еще держал в руке. — Иди сюда, — сказал он, его голос был низким и хриплым.
Я скользнула по его телу, размазывая его сперму между нами. Он, казалось, не возражал и я тоже.
Он заправил прядь длинных светлых волос, выпавших из моего хвоста, мне за ухо. — Теперь ты.
— Что?