Святой вечер

Его руки провели по моим бедрам, располагая меня на длине его члена. — Скачи на мне, пока я еще твердый. Заставь себя кончить. Позволь мне увидеть тебя.

Мой рот открылся, глаза расширились.

Он усмехнулся, затем потянулся между нашими телами, раздвигая меня так, что оказался между моими складочками. — Это не обязательно должно быть внутри, Птичка.

Птичка. Он всегда называл меня так. То, что меня звали Лирика, не означало, что я умела петь. Мое имя было просто еще одной частью одержимости моего отца музыкой.

Он покачивал бедрами, скользя по моей щели. С моих губ сорвался стон. На этот раз я не смогла остановить его. Это было так хорошо, очень хорошо. — Видишь?

Я двигалась навстречу ему, медленно и плавно. Потом сильнее. Быстрее. Ощущения были такими, каких я никогда не знала. Я словно летела, парила. Каждый раз, когда серебряные пирсинги прокатывались по моему клитору, в моей душе вспыхивала новая волна удовольствия. А когда он потянулся вверх, чтобы пережать мои соски кончиками пальцев, я рухнула. В столкновении переплетенных нервов и взрывных покалываний, с выгнутой спиной и откинутой к потолку головой, с пальцами, вцепившимися в его грудь, и бедрами, сжимавшими его как тиски, я, задыхаясь, кончила.

Когда я снова посмотрела на Линкольна, он улыбался. — Знал, что в тебе что-то есть, — сказал он. — Черт, это было... — он тяжело сглотнул. — Просто, блядь.

Я перевела дыхание. — Ты не должен никому ни слова об этом говорить. Если Татум узнает... — Это убьет ее. Она всегда гордилась тем, что я была единственной девушкой, которая не фанатела от своего старшего брата. Она говорила, что я отличаюсь этим от всех, говорила, что я не такая, как все.

Оказалось, что она ошибалась. Меня тянуло к Линкольну, как мотылька к огню. Я почувствовала эту тягу в тот день, когда мы похоронили мою мать, и каждый день с тех пор.

— Пообещай мне. Никто не должен знать, что произошло сегодня ночью, — сказала я. Мне нужно было идти. Татум может проснуться. Она может пройти мимо этой комнаты, которая находится всего в трех дверях от ее. Как я объясню, что это была ошибка, одноразовая вещь, которая никогда не случалась раньше и не может случиться снова?

— Обещаю, что никто не узнает. — Он провел подушечкой большого пальца по моей нижней губе. — Но если думаешь, что я закончил с тобой, что это было только один раз, то ты глубоко ошибаешься. — Его глаза сверкнули озорством. — Моя милая маленькая птичка. У меня есть еще много способов заставить твое тело петь.

Глава 3

Линкольн

Шесть месяцев спустя...

Отец только что вернулся домой из одной из своих «деловых» поездок в Обсидиановое братство, оно же «Суки Дьявола». Они называли это встречей, но любой, кто хоть немного соображал, знал, что это просто тайное общество богатых, влиятельных мужчин, собравшихся вокруг спиритической доски, сравнивающих размеры членов и устраивающих мозговые штурмы, чтобы добавить больше денег и власти в свои резюме. Я был уверен, что все мужчины Братства продали свои души еще до того, как сделали первый вдох. Ни у одного из них не было и унции морали — не то чтобы я был лучше. Разница была в том, что я обменял свою совесть на адреналин и удовольствие. Они обменяли свою совесть на серебро и золото.

Киптон Донахью был главарем и самым худшим из всех. Этот ублюдок выдоил бы монашку досуха, а потом трахнул бы ее труп, если бы это добавило доллар в его карман. Донахью и Хантингтоны были врагами всю мою жизнь... и даже больше. Сын Киптона, Каспиан, следующий в очереди на обсидиановый трон, был таким же засранцем и постоянно таскался вокруг моей младшей сестры. Чертов урод.

Семейные ужины были еще одним пунктом в списке тех вещей, которые мы делали для видимости. На самом деле никому не было дела до того, как прошел чей-то день или какая прекрасная погода. Я боялся ужина больше всех, потому что это было единственное время, когда отец держал меня взаперти, чтобы он мог разорвать меня на части за жизненный выбор.

Татум каждый раз сидела на одном и том же стуле, как и мама с папой. Мне нравилось все менять и заставлять их гадать. Это был мой собственный маленький способ внести хаос в их структуру. Я не знал, какого хрена у нас был стол, рассчитанный на двенадцать человек, когда здесь сидели только четверо — пять, когда к нам присоединялась Лирика, что случалось редко, потому что она ненавидела неловкие разговоры так же, как и я.

Сегодня, к счастью, я сидел в конце стола рядом с мамой и как можно дальше от отца. Он только что закончил рассказывать нам о каких-то международных делах, которые начал вести с королем Уинстоном Рэдклиффом из Айелсвика, что привело к типичной линии разговора. Он всегда начинал с того, что укорял меня за то, что я не пошел в юридическую школу — дорогу из желтого кирпича в политику Хантингтона, а я отвечал, что у меня другие планы. Я не знал точно, что это были за планы, но знал, что ни в один из них не входил колледж.