Святослав

Потому он так легко забыл тогда о Малуше… А когда вспоминал ее, то боялся только одного – лишь бы она не появилась на княжьем дворе. Ведь сраму на Горе тогда не оберешься, покойная княгиня крепко держала свое слово – сказав раз, не перерешала. Ну что бы она сказала, увидав Малушу на Горе? Правда, после смерти княгини Добрыня охотно взялся разыскивать сестру, но что поделаешь, не нашел. Пропала Малуша. «Нет, – думал Добрыня, – у каждого человека своя доля, что выпало Добрыне, то не было суждено Малуше».

А вот о княжиче Владимире Добрыня заботился. Если бы только кто знал, как он ни на шаг не отпускал от себя княжича, оберегал его от дурного глаза, как не спал по ночам, боясь, как бы кто не причинил ему порчи! Ведь судьба княжича стала его судьбой, и если Добрыня сейчас только пестун, то когда-нибудь станет ближайшим родственником великого князя…

«Князь Добрыня», – подумал он, и ему стало даже цушно среди этой ночи.

«А почему бы и не князь? – Холодок внезапно пробежал по его спине. – Был когда-то Добрыня отроком, стал сотенным, а сейчас носит на шее золотые гривны. В Новгороде Владимира ждут великие почести. А разве может слава Владимира обойти Добрыню? Родичи, одного корня и крови…»

В этот миг встречная волна со страшной силой ударила ло-дию, и, чтобы не упасть, Добрыня обеими руками схватился за мокрое сиденье. Еще раз ударила волна, обвисло, захлопало влажное от росы ветрило. Лодия остановилась, а Добрыня, подставив лицо ветру, глядел в темноту, прислушивался. Но нет, это, должно быть, только вихрь пролетел над Днепром; с низовья по-прежнему дул сильный ветер, он снова надул ветрила – лодия сделала скачок, заскрипела и помчалась во тьму.

«Добро, – подумал Добрыня, – если низовка будет так дуть дальше, через два дня будем дома, в Любече…»

Дома! Он улыбнулся. Конечно, хорошо было бы остановить лодию у высокой кручи, сойти на берег, пройти с мечом у пояса, с гривнами на шее и опашнем на плечах к родному пепелищу, где когда-то жили его славные деды, где родились отец с матерью и он сам.

Нет! Добрыня не поднимется на кручу близ Любеча, он проведет лодии вдоль правого берега, дальше от родного двора. Отца, наверное, нет дома, но избави Перун, мать выйдет к берегу, да еще повиснет, как водится, у сыча на шее. Что скажут тогда мужи новгородские, что скажет князь Владимир? Воевода Добрыня – и смерд Микула… Нет, он поведет лодии подальше от Любеча!

В эту ночь Добрыня, как это уже случалось и раньше, почувствовал, будто душа его разрывается на две части.

В одной что-то больно щемило, как только он вспоминал родное жилище, Любеч над Днепром, курганы и степи, деда, родителей, бесталанную сестру Малушу.

А в другой медленно-медленно и очень мучительно рождалось и крепло новое чувство. Он не любил князей, не любил бояр и воевод, но понял, что если останется таким, как его отцы, то погибнет. И потому он хотел быть таким, как воеводы, и уже становился таким, как они…

Сильно билось Добрынине сердце, лицо пылало, как в огне. Что с ним? Все, кажется, решено, лодии их плывут среди темной ночи к Новгороду, спит князь Владимир.

Добрыня опустил за насад лодии руки и несколькими пригоршнями остудил лицо и напился. Хороша была днепровская вода! У него сразу будто бы прибавилось сил.

6

В эту же ночь, перед рассветом, в Киев прискакал гонец. Он зашатался и чуть не упал, когда соскочил с коня у ворот, но его подхватили под руки стражи. А когда стражи зажгли огонь и взглянули на лицо гонца, они ужаснулись. Это был княжий дружинник Коста, но на него страшно было смотреть – на голове зияла рана, глаза глубоко запали, губы запеклись.

– К князю… Святославу! – прохрипел он.

Когда спустя короткое время князь Святослав быстро вышел, Коста стоял у крыльца.

– Челом, княже! – промолвил он.

– Это ты, Коста?

– Я, княже!

– Можешь говорить?

– Могу, княже!

– Тогда говори!

Они стояли вдвоем. Стражи, которые привели гонца, вернулись к воротам. В тишине было слышно, как вдали затихают их шаги. На востоке от городской стены светлело небо, вокруг уже разливался серебристый свет; князь видел бледное лицо гонца, рану, полузакрытые глаза.

– Я скакал много дней и ночей, княже. Конь падал за конем… На Днепре меня схватили было печенеги… В поле рыскали половцы, ранили меня, княже… И вот я тут… Киев… Ведь это Киев?…

– Это Киев, Коста. Говори дальше.

– Воевода Свенельд велел сказать, что болгарские боляре идут вместе с ромеями, а измена есть и у нас. "Уже много городов оставили, стоим только в Переяславце. Там очень трудно, идет великая брань, там ждут тебя, княже!

Коста пошатнулся. Становилось все светлее. Князь Святослав увидел, что глаза у Косты совсем закрылись. Поддерживая воина, князь поднялся на крыльцо и ступил в сени.

Ведя дружинника, князь почувствовал, что, тот спит. Как только он отпустил руку, Коста покачнулся, сел, опираясь руками, и лег. Так, лежа у стены в сенях, он и спал.

Князь Святослав вышел на крыльцо. Вокруг ползли серые нити рассвета. В голубом небе на востоке темнела стена с башнями, высоко над ней сверкала денница, на Горе уже вырисовывались хоромы, терема.