Святослав (Железная заря)

— В старосты бы надо мужика. Вон как работа у него горит в руках, брат на княжевой службе, не бездельников род.

С рассвета прошло больше часа, Отеня, выйдя из жила, сел на крыльцо, поставил рядом с собой овнач со свежим, утренней дойки парным молоком. Недовольно покосился в сторону Бретени — тот слишком долго, по его мнению, возился с упряжью. Им сегодня в Древичи на торг заехать надо, потом на поле посмотреть что и как. Времени с рассвета ушло непозволительно много. Летом смерд считает каждый час, это зима — для отдыха и веселья. Жена с дочерью ушли по ягоды, чем была недовольна мать (дел в дому много, а они себя прогулками тешут!). Зимава, лёгкая на помине, вышла на крыльцо, выплеснула из вагана грязную воду с ошметьями капусты. Срывая сердце, сказала ворчливо:

— Чего расселся? Помог бы сыну!

Отеня лишь отмалнулся, Зимава, тихо бурча, залезла обратно в дом. Чего ворчать-то? Успеем. Мать вечно чем-то недовольна. И дом стоит, и хозяйство крепкое. Меру счастью знать надо и наслаждаться тем, что боги дали. Вона, лучше иных живём. Бретеня наконец вставил занозу в хомут.

— Поехали, бать!

— Поехали, — сказал Отеня вставая.

Вывели коня со двора. За грохотом собственного воза Отеня не услышал топота копыт. Горимка, младший брат Блуда, тремя годами старше Бретени, скакавший охлюпкой, едва успел придержать коня, чуть не врезавшись в воротину.

— Беда, мужики! — заполошно, тараща глаза, прокричал он. — Печенеги со стороны Киева идут! Бегите в лес!

И не дожидаясь, пока Старковы потомки сообразят, поскакал дальше по веси. Отеня посмотрел вслед Горимке: пьяный, что ли? Вроде не пахло...

— Какие такие печенеги, бать? Это в степи которые? Как это они до нас пришли?

Отеня рассеянно посмотрел на сына.

— Слухи вроде ходили... — и вдруг озлившись невесть на что, сплюнул и сказал — Пёс с ними со всеми! Пусть воеводы разбираются! Поехали, не то дел нам невпроворот сегодня.

Отеня запрыгнул в воз и хотел было прикрикнуть на мешкавшего сына, но так и застыл с открытым ртом, глянув туда, куда смотрел Бретеня. Колотова тёща Белава, та самая Белава, которую за глаза называли княгиней за надменность, гордость и показную степенность, летела по веси не чуя ног, путаясь в подоле распашного саяна, со сбившемся на шею платом и что-то кричала. Добежав, переломилась пополам, хватая ртом воздух, пытаясь отдышаться:

— Услада... внук где?

Отец с сыном стояли, не зная, что делать, ждали, пока женщина отдышится. Нехорошее предчувствие заползало под хребет, тянулось к сердцу.

— Печенеги, — наконец вымолвила — печенеги Болдырево и Ростич разграбили, до нас им рукой подать!

Наконец сообразив, объяв всю ширину подступавшей беды, Отеня ринулся в терем, заорал лешим, что слышно было даже за Осинками:

— Все во двор!

Кто-то в веси часто и сильно заколотил в било. Старк в любопытно-гневном возбуждении выскочил на улицу:

— Пожар, что ли?

И застыл, уставясь на раскосмаченную Белаву, что едва стояла, опираясь на воротину.

— Печенеги, дед! Уезжать надо, — спокойно, как о будничном, сообщил Бретеня.

Время завертелось вокруг быстрым колесом. Отеня потащил к возу до сих пор ничего не понимающих Усладу с Зимавой. Мать упиралась и голосила:

— Щи в печь поставить надо, простынут!

— Павша! Где Павша?

Младшего нашли на заднем дворе и обалдевшего от суматохи, творившейся вокруг, бросили в воз. Старк, переваливаясь подстреленным селезнем, раздобыл секиру и, деловой и спокойный, залез к остальным. Отеня повернул к старшему сыну заалевшее пятнами лицо, крикнул:

— Уезжай!

— Нет! — твёрдо ответил Бретеня. — Ты добро собери, а я другого коня выведу!

Не дожидаясь решения отца, Бретеня сунул кнутовище Павше в руку, ладонью легонько стукнул брата по затылку, чтобы пошевеливался. Павша подхватил вожжи, выпрямился и щёлкнул кнутом. Конь рванул с места.

Пока отправляли своих, Белавы и след простыл. Воздух пах пылью, псы заливались истошным лаем. Хмурый сосед по имени Бушуй вертел головой по сторонам, озабоченно глядя на проезжающих, идущих, бегущих весян, почесал в затылке и исчез за тыном. Отеня опустевшим взглядом смерил сына:

— Эх, бедовый!

Терем, в который было вложено столько любовного созидательного труда, стоял удивлённо опустелый, как собака, не понимающая, за что её побил хозяин. Отеня остоялся на пороге, будто что-то его задержало. Он не услышал, скорее почувствовал, опасность. Ледяное спокойствие объяло голову, будто не было сполошных сборов. Он неспешно взял рогатину из клети, попробовал ногтем лезвие, выведенное наперёд, почти как у боевого копья. Развернувшись, шагнул с крыльца. Сквозь отвёрстые ворота увидел, как какие-то оружные вершники, с воплями пронеслись по веси — догонять убегающих русичей. Отеня вещал, не зная откуда, что его семья спаслась. Он шептал хвалу Перуну, просил не живота, но достойной смерти.