Святые наших дней

Борьба со страстями – вот главное дело монаха, считает отец Софроний: «Начало духовной жизни – начало борьбы со страстями. Победить страсти – наитруднейшее дело. Это победа величайшая из всех. Бесстрастие выше дара чудотворения. Побеждаются страсти долгой, упорной, тяжелой, непрерывной днем и ночью борьбою, при содействии благодати. Правильной борьбе со страстями нас научают святые Отцы. А Вы еще не познали своих страстей – ни борьбы с ними; ибо если бы Вы познали, то знали бы, что Вам делать на всяком месте и во всяком положении, и не пришел бы Вам помысл: “Зачем я здесь или там, что я тут делаю?” Вы и под землей закопанный нашли бы себе дело».

Афонский монах-пустынник.

Фото нач. XX в.

Ошибку Бальфура отец Софроний видит в том, что тот пытается усвоить православную веру рассудочно вместо того, чтобы откликнуться на нее сердцем. Это опасный путь, и отец Софроний вновь предостерегает своего друга от потери веры: «Искушение для Вас в том, что Вам враг внушает все время помысл о необходимости рассудочного усвоения истины, которому он отдает преимущество пред якобы слепою верою, низводя последнюю в своем значении до нуля. На этом камне преткнулось почти все современное человечество; но Вы не поддавайтесь этому, иначе, как и раньше я Вам написал, а теперь и Вы сами это говорите, враг отнимет у Вас всякую веру. Не хватит у меня ни сил телесных, ни разума, ни времени писать о значении и свойствах веры, да это для Вас и не нужно, Вы сами знаете об этом более, чем кто-либо. Враг Вас сбил уже на неправильное понимание: Вы говорите, что решили “жить волею, а не умом и чувством”. Жить надо верою в Господа, упованием на милость Его, преданностью воле Его. А если волею, то в том разве смысле, что вера наша зависит от нашего произволения – воли. Если иначе – падение неизбежно».

Из писем Бальфура отец Софроний очень тонко чувствует его духовное состояние: «Сколько уже раз доходил я до изнеможения, молясь непрестанно о Вас. Боже мой, какая изменчивая, нерешительная, недоверчивая у Вас душа. Когда Вы противитесь врагу, помыслам, тогда хоть и трудно, с подвигом, но все же хорошо молиться за Вас, но иногда Вы почти добровольно склоняетесь на сторону врага и даете себя тащить в какую-то темную бездну, тогда скорбит душа моя и болит сердце. Правда, бывают у Вас хорошие состояния… но, к сожалению, Вы опять падали, тонули, как апостол Петр, когда усомнился, видя вокруг себя бушующие волны; усомнился апостол Петр, несмотря на то что Сам Господь, повелев ему идти по водам, тем самым дал ему власть, или силу, идти по воде, за горячность веры в первый момент, и вот сомнение лишило его сей благодати… Так вот и Вы: то восходите на высоту за веру, то снова, за сомнение, падаете».

Бывший католик, только вступивший на путь Православия, Бальфур живет восторгами, которые могут быстро смениться разочарованием: «…Та некоторая восторженность, с которою Вы сначала принимаете слово, имеет в себе зачатки нервного, кровяного возбуждения, за которым непременно последует реакция… Потом Ваша фантазия рисует Вам образы, и мысли, и чувства, якобы возвышенные, но, к сожалению, не соответствующие истине».

Отец Софроний призывает своего друга заниматься «умным деланием», то есть молитвой Иисусовой, произнесение которой должно соединяться с отсечением всякого постороннего помысла. Относительно же принятия монашеского пострига советует не торопиться: «Будьте уверены, что Вы у Бога – монах. Монашество наше в сердце – прежде всего. Этим я не хочу отрицать совершенно пользу и значение самого пострига, но не должно преувеличивать ничего. Обеты Вами уже даны Господу; Господь Вас хранит. Забота моя – сказать Вам, чтобы Вы в душе своей были относительно пострига спокойны. Не говорю – отлагать, но и не торопитесь».

Отец Софроний и Бальфур живут на разных уровнях. Первый весь погружен во внутреннюю жизнь, тогда как второй более занят внешними аспектами своего нового пути в Православной Церкви. И дело здесь не только в том, что один живет на Афоне, в монашеском уединении, а другой посреди мира, и не в том, что один родился и вырос в Православии, а другой недавно перешел в него. Дело в различном духовном устроении, и переписка между ними эту разницу выявляет. Чем-то эта переписка напоминает беседы между Иисусом Христом с некоторыми приходившими к нему людьми, например, с Никодимом или самарянкой: Христос говорит на духовном уровне, о реальностях внутреннего мира, Его собеседники мыслят на плотском уровне, зациклены на предметах мира внешнего.