Святые наших дней

Но отец Софроний не умер. На Пасху он послал своему другу письмо, в котором рассказал о пережитом опыте ожидания смерти: «В этом году с самого начала января я сильно болел. Смерть много ночей в упор смотрела мне в глаза. Как смущается душа и как скорбит она в эти часы, описать, кажется, невозможно. Тягостнейшие искушения ураганом находят на душу во время этого жуткого стояния на грани жизни и смерти, когда приближается решение вечной участи, страх овладевает душою. Только мысль о распятом Спасителе укрепляет ее. В какие-то минуты изменяется сердце, приходит любовь, и тогда душа готова оставить этот мир без малейшего сожаления. Сожаления, впрочем, нет и до прихода любви, но тогда страх от предстоящего Божиего суда, страх от чаемого осуждения и отвержения заставляет как бы держаться еще за эту жизнь в надежде, что еще что-то сделаешь для своего спасения. За последние двадцать лет моей жизни я много раз бывал близок к смерти, но столь тяжелые искушения, какие выпали на меня в этом году, бывали редки и не столь продолжительны. В этом году снова с большою силою я переживал, что наша земная жизнь есть исполненное тяжелой борьбы стояние на грани бытия и небытия, стояние между раем любви Божией и адом оставленности Богом. Однако, как бы ни были тяжелы наши страдания здесь, в глубине души таится сознание их глубокого смысла».

В этом же письме отец Софроний размышляет о том, что такое вечность и чем она отличается от времени: «Время – образ изменчивого бытия. Во всяком изменении есть элемент страдания. Мы, люди, принадлежа одновременно, вернее, параллельно двум мирам – горнему и дольнему, во все течение земной жизни как бы раздираемся. Стремимся к вечной жизни, имея пред собой образ Божественного бытия, неизменного в своем совершенстве, и вместе погружаемся в заботы о земном, не в силах будучи презреть потребностей и этой жизни. “Чаю воскресения мертвых”. Только она, эта чаемая вечная жизнь – есть подлинная жизнь. Вечность приходится представлять себе не как продолжение времени в бесконечность, но как единый непротяженный акт полноты бытия. Вечность объемлет всю протяженность времени, – сама же протяжения не имеет… Вечность есть иной образ бытия, причем такой, к которому выработанные нами в пределах эмпирической действительности понятия протяженности и последовательности, понятия начала, конца, до, после, – не могут иметь приложения. Вечная жизнь – это духовная жизнь. Вечность – это мир чистой мысли и нравственности в их нераздельном единстве».

Осенью 1935 года Бальфур приехал на Афон и провел шесть месяцев в строгом отшельничестве. Но здесь его ждало новое разочарование. В отличие от Русской Церкви, где католик может стать православным без принятия крещения, а католический священник принимается «в сущем сане», то есть без повторного рукоположения, на Афоне не признается ни католическое крещение, ни католическое рукоположение. То есть, приехав на Афон уже православным священником, Бальфур оказался перед реальностью непризнания афонскими монахами ни его священного сана, ни его принадлежности к Православной Церкви. Это стало причиной того, что ему пришлось покинуть Афон.

Дальнейший жизненный путь Бальфура был полон крутых поворотов и трагических ошибок. Он решил не следовать совету старца Силуана и не ехать в Париж, а вместо этого обосноваться в Афинах. Отцу Софронию он написал: «Молитесь за меня, не осуждайте меня и имейте в виду, что буду всегда стараться исполнить заповедь – поехать и проповедовать в Англии. Но о способах подготовки, временах и средствах осуществления я твердо решил судить сам, по совету с начальством и с такими духовниками, которых Бог мне пошлет на месте… Нельзя пользоваться старцем, как оракулом».

Старца Силуана это письмо обидело:

– Что же он наши молитвы сравнивает с оракулом? Дешево же он нас оценил. Пусть он живет по-своему, как хочет. Опыт его научит. Он потерял веру, а без веры пользы не будет.

Позднее Бальфур, по свидетельству близко знавшего его митрополита Каллиста (Уэра), говорил:

– Если бы я поступил по совету старца, моя последующая жизнь потекла бы иначе.

Поначалу его пребывание в Афинах, казалось бы, не предвещало ничего плохого. Его зачислили в братию афинского монастыря Пендели, назначили духовником, он окончил богословский факультет Афинского университета, был назначен настоятелем церкви при афинской королевской больнице, создал в этой церкви хор, которым руководил сам. Он познакомился с членами греческой королевской семьи и даже принимал у некоторых из них исповедь.

Монастырь Пендели, Афины

Однако в 1941 году, за несколько дней до немецкой оккупации Греции, Бальфур получил отпускную грамоту от Афинского Архиепископа и отправился на корабле в Каир. Там он пытался найти себе место православного священника, но безуспешно. В конце концов он поступил на работу в британскую разведку, стал майором, под конец войны был зачислен на дипломатическую службу.