Святые наших дней

Такую попытку предпринял греческий богослов митрополит Иоанн (Зизиулас), который лично знал отца Софрония, был его почитателем и читателем его трудов. Однако, в отличие от отца Софрония, он никогда не был ни монахом, ни аскетом, ни пастырем, ни духовником: всю свою сознательную жизнь он провел в академической среде и лишь в зрелом возрасте стал титулярным митрополитом без каких-либо литургических, пастырских или духовнических обязанностей. Созданное им богословие личности оторвано от подлинного религиозного опыта и своими источниками имеет не столько святоотеческое богословие, сколько философию религиозного персонализма XIX – первой половины ХХ века (в частности, Мартина Бубера).

Книги отца Софрония – это духовный дневник православного подвижника, прошедшего долгий путь аскетического делания, достигшего на этом пути такого духовного состояния, которое именуется святостью, многократно удостоенный опыта прямого, непосредственного общения с Богом, опыта созерцания Божественного Света. Именно в таком ключе следует рассматривать его рассуждения об ипостасном начале в Божественном и человеческом бытии. Общение человека с Богом – это личное общение, это общение на уровне двух ипостасей-персон. Созданный по образу Божию, человек через этот образ имеет родство с Богом. Через прямое общение с Богом как Личностью-Персоной человек способен достичь богоподобия – вот основная мысль отца Софрония, которую он последовательно проводит в книгах «Аз есмь» и «Видеть Бога».

Как уже говорилось, в обеих книгах имеются разделы, посвященные литургической молитве и Гефсиманской молитве.

По словам отца Софрония, литургическая молитва является наиболее адекватным выражением ипостасной молитвы, подобной Гефсиманской молитве Самого Христа. В этом смысле «литургическая молитва – одна из самых тягостных. Мы живем ее в страшном разрыве всего нашего существа. Благословив вначале Царство Отца, и Сына, и Святого Духа, мы затем снижаемся до преходящих житейских нужд, чтобы опять подняться через славословие до Престола Божия». Через совершение литургии страдания всего мира входят в душу священника: «Чрез литургическую молитву душа наша погружается в океан людских страданий».

Вместе с тем именно литургия является тем путем, идя по которому человек реализует свой ипостасный потенциал, ибо именно Причастие Чаше Христовой возвращает человеку богоподобие, утраченное в грехопадении, и ведет его к обóжению: «Подлинные измерения Литургии – воистину Божественны, и мы никогда не исчерпаем ее содержания, особенно живя еще во плоти. Созданные из “ничто”, мы постепенно растем, развиваемся, совершенствуемся… Разделяя со Христом Его Чашу, мы через Причащение Тела Его и Крови воспринимаем также и Его Божество… Таков путь: через соединение в любви с Божественной Ипостасью Единородного Сына мы становимся Его подобием, и как ипостаси в полноте своей завершенности «по образу и подобию» Его усыновляемся Отцом Небесным на бесконечные веки».

Литургия.

Фрагмент фрески. Монастырь Студеница, Сербия

Перед самым началом Божественной литургии диакон произносит слова: «Время сотворити Господеви». В переводе со славянского они означают: «Время Господу действовать». Отталкиваясь от этих слов, отец Софроний пишет: «Итак, Литургия есть прежде всего Божественный акт… Литургия есть действие Самого Бога; она всецело принадлежит плану вечности. В ней проявляется Любовь Отца, и Сына, и Святого Духа в ее, любви, сострадании погибающим грешникам».

Литургия есть жертва. В центре ее – заклание Агнца, которое «было предрешено еще в предвечном Совете Троического Бога… Вечный характер Литургии выражается еще и в том, что Господь до Своей смерти на Кресте, на Тайной Вечере, преподал апостолам Свое Тело и Кровь. В историческом плане нарушена последовательность. Сохранена она в предвечном Троичном Совете, где все соединено в едином акте, непротяженном, но объемлющем. Сначала все совершилось в Божественном Замысле о сотворении мира. Тогда уже Христос определился как Непорочная Жертва. Не раз говорил Он апостолам, что Ему предстоит суд и смерть, и затем Воскресение».

Литургия является воспоминанием спасительной жертвы Христа и имеет космический характер: «Литургия строится таким образом, чтобы воспроизводить в нашем сознании возможно полнее “дело” Христа на Земле… Чрез постоянное повторение сего акта, всеобъемлющий смысл его становится все более и более нашим личным созерцанием, нашим мировидением. Картина сия чрезвычайно богатая; в сущности – никогда неисчерпаемая, вечно новая и живая. В коротком по времени священнодействии вмещается “воспоминание” о событиях, потребовавших ряд тысячелетий, неисчислимое количество людей, сынов и дщерей Адама. От сотворения мира и явления человека, от момента падения Адама, потрясшего космическое бытие, до пришествия на Землю Бога-Спасителя; от Его возгласа “совершилось!” – мига, в который Он вкусил смерть по воспринятому Им человечеству и в который началось восстановление сотворенного Богом – все сие сливается во единое созерцание и молитву».