Святые наших дней

Состояние души, объятой порывом покаяния, сравнивается с темницей, а озарение души Божественным Светом – с проникновением в темницу солнечного луча. Другое сравнение – облако на вершине горы: «Само облако насыщено светом, но мы не видим ничего, кроме него: весь прочий мир где-то утонул. Так Божий Свет, принося новый образ духовного бытия, скрывает от глаз видение материального мира. Свет сей ровный, целостный; он исполнен глубокого мира. В нем душа созерцает Любовь и Благость Божии. При обильном излиянии человек перестает воспринимать материальность окружающего места и даже своего тела. Больше того: себя самого он видит как свет. Приходит сей Свет тихо, нежно, так, что не замечаешь, как он объял тебя. Не сразу, не внезапно обычно “забывается” мир».

Упоминания о том, что во время созерцания Божественного Света человек видит самого себя, как свет, встречаются в книге неоднократно. Прямые параллели к этим упоминаниям мы находим у Симеона Нового Богослова, который описывает, как в момент созерцания Божественного Света он видит все свое тело и каждый член тела пронизанным этим Светом. А Евагрий Монах пишет о том, что существует свет человеческого ума, его собственное сияние. Между Божественным Светом и светом человеческого ума есть «родство»: поскольку ум создан по образу Божию, свет ума «родственен Ему».

Следуя в фарватере святоотеческой мысли, но опираясь на свой личный опыт, отец Софроний предупреждает об опасности принять естественный свет ума за Нетварный Божественный Свет: «Наш ум создан по образу и по подобию “уму Первому – Богу”. Ему, нашему уму, свойственен свет, ибо сотворен по образу Того, Кто есть Свет безначальный. Когда в опыте аскетических созерцаний о таинствах и тайнах Бытия Изначального он – ум – переступает порог времени и пространства, и для нас самих становится подобным свету, тогда человек стоит в опасности счесть сей естественный свет тварного ума за Нетварный, Божественный. В состоянии подобных аберраций – ум человеческий создает мистические теории, которые, однако, не выводят его к подлинно сущей вечности, а доступны ему по тварному естеству».

Вслед за Григорием Паламой отец Софроний говорит о Божественном Свете как «энергии» Божией: «Свет Христов есть “энергия” Божества, нетварная, безначальная жизнь Бога Троицы. Она, энергия-действие, свойственна и Отцу, и Духу Святому. В этом Свете мы познаем и Отца, и Духа Святого, и Сына Единородного. Когда сей Свет благоволением Бога осеняет нас, тогда ипостасное начало в нас из потенциального состояния в рождении нашем актуализируется и становится способным “видеть” Бога…»

Святитель Григорий Палама.

Фрагмент фрески. Греция

Отдельная глава книги посвящена личному началу в бытии Божественном и бытии человеческом. Здесь отец Софроний развивает мысли, изложенные в начальных главах книги «Аз есмь». Он отмечает, что некоторые представляют себе Перво-Абсолют сверх-личным, тогда как «именно “персона” лежит в основе всего сущего. И сие есть наше христианское боговидение и мировидение. Нам открылся Ипостасный Бог, Творец “неба и земли, и всего видимого и невидимого”. Он есть Само-Бытие; Он Первый и Последний: никого и ничего раньше Него, ни после Него».

И в основе Божественного бытия, и в основе человеческого бытия лежит принцип ипостаси-персоны. Это фундаментальное утверждение отец Софроний конкретизирует, прежде всего, через обращение к Синайскому Богоявлению: «Откровение – “Аз есмь Сущий” (Бытие – это Я), показывает, что ипостасное измерение в Божестве имеет основоположное значение. Принцип Персоны в Боге не есть отвлеченное понятие, но сущностная реальность, обладающая Своею Природою и Энергией жизни. Сущность не есть первенствующий и даже преимущественный момент, определяющий Персоны-Ипостаси в их взаимоотношениях. В Божественном Бытии нет ничего, что было бы внеипостасным принципом. Неисследима глубина тайны Божественных Персон. Их самоопределение в вечности является безначальным фактом: не было такого момента, когда Отец не имел бы Сына и не изводил бы Святого Духа. Начало всему – Отец, Который в предвечном рождении Сына сообщает Ему всю полноту Своей Природы, Сущности. То же и в исхождении Святого Духа. Откуда утверждение, что и Сын и Святой Дух совершенно равны Отцу».

При чтении книг отца Софрония следует иметь в виду, что он не был «профессиональным», дипломированным богословом. Несмотря на то, что он иногда использует достаточно сложный язык, насыщенный богословскими и философскими терминами, он не был теоретиком христианства. Все его рассуждения вырастают из практики молитвенного предстояния Богу и христианского подвижничества. Эту практику он попытался облечь в одежды богословско-философского дискурса, но ожидать от него точного, выверенного и последовательного изложения учения о персоне не следует. Его книги – это серии заметок, а не попытка создать целостную богословскую систему.