Святые русской Фиваиды

Теперь личины гнева и безразличия, ярости и любострастия, смирения и коварства на себя примеряли рядовые советские граждане. Может быть, по этой причине количество ПНИ (психоневрологических интернатов), расположенных в закрытых и заброшенных монастырях Северной Фиваиды, с конца 1920-х – начала 1930-х годов начинает расти. Перечислим наиболее известные из них (возвращены Церкви совсем недавно): Нило Сорская пустынь в Кирилловском районе, Александров Куштский, Дионисиев Глушицкий, Корнилиев Комельский монастыри в Сокольском районе, Мефодиев Пешношский монастырь в Дмитровском районе, Красногорский Богородицкий на Пинеге монастырь в Архангельской области.

До Нило-Сорской пустыни мне удалось добраться только весной 1990 года. К тому времени уже были прочитаны воспоминания С. П. Шевырева об этой уединенной обители: «Дико, пустынно и мрачно то место, где Нилом был основан скит. Почва ровная, но болотистая, кругом лес, скорее хвойный, чем лиственный… Трудно отыскать место более уединенное, чем эта пустыня».

Поскольку день выдался холодный и дождливый, то воспоминания Степана Петровича 140-летней с лишним давности ожили совершенно. Более того, представилась местность, которую в конце XV века увидел пришедший сюда из Кириллова монастыря преподобный Нил.

Ничего не изменилось – то же низкое небо, то же редколесье, та же речка Сора, те же заболоченные пойменные луга.

И в то же время – все изменилось! – с 1927 по 1930 год в Ниловой пустыни располагалась тюрьма ОГПУ, с 1930 по 1961 год – районный инвалидный дом, а с 1961 года – Вологодское областное социальное учреждение ПНИ закрытого типа.

Бараки, кривые заборы, куча угля у чумазой котельной, залитые черной водой огороды, проржавевшая техника вдоль разбитой кривой дороги, «кладбище дураков» за поселком.

– Откуда название такое?

– Там психов из интерната хоронят, – обстоятельно доложил мальчик лет двенадцати, – без имен, по номерам хоронят.

– Понятно. А внутрь монастыря можно зайти?

– Какого еще монастыря? – недоумевает мой собеседник.

– Вот этого, – указываю на Нилову пустынь.

– Так это интернат.

– Хорошо, внутрь интерната можно зайти?

– Через главный вход нельзя, а у котельной можно, там калитка, – говорит пацан со знанием дела и указывает на привязанную к земле тросами стальную трубу, торчащую в небо. И добавляет с улыбкой: – Вы не бойтесь, они смирные, мы им иногда конфеты носим.

– Я и не боюсь.

– Все боятся, – звучит в ответ.

Квадратный в плане периметр пустыни наглухо запечатан толстыми низкими стенами, перестроенными в больничные корпуса. По углам башенки, обитые почерневшим тесом.

Окна тут слепые – ни просветов тебе, ни прогалин – давят проржавевшим кровельным железом крыши.

Тянется теплотрасса, обернутая стекловатой, и пробирается наружу сквозь пробитую в кирпичной кладке стены дыру. Греет в холодное время года, надо думать.

На врытых в землю скамейках тут сидят люди, кто в ватниках, кто в бушлатах, кто в кирзовых сапогах, кто в резиновых. Болтают ногами, переговариваются вполголоса, но, увидев меня, затихают.

Кланяются настороженно – здороваются, значит.

Кланяюсь в ответ.

Некоторые на скамейках спят, нахлобучив себе на голову воротник или капюшон, сооруженный из мешка.

Посреди двора, рядом с тем, что осталось от собора, давно превращенного в столовую, стоит пустой постамент.

– Ленин!

Оборачиваюсь, рядом со мной стоит молодой лопоухий парень и тянет вперед правую руку в знаменитом жесте вождя, указывая на бывшую надвратную Покровскую церковь – святые ворота пустыни.

– А может, Сталин?

– Нет! – парень выглядит решительным и, не опуская руку, повторяет, – Ленин!

– Ну хорошо, Ленин так Ленин, – отвечаю.

– Упал, – сокрушенно констатирует парень, – и разбился.

– Совсем разбился?

– На кусочки!

– Жалко.

– Еще как жалко, на мелкие кусочки, на малюсенькие разлетелся, вот на такие, – парень, наконец, опускает руку, пытаясь показать величину останков гипсового Ленина, а затем прибавляет едва слышно. – Мы его выбросили вон туда.

– Понятно.

– Он хороший был… дай закурить.

Смена темы разговора выглядит неожиданной и ожидаемой одновременно, ведь посторонний в подобного рода местах всегда выглядит источником благ того мира, который находится за глухой интернатовской стеной.

– Не курю.

Не говоря больше ни слова, парень разворачивается на месте кругом и строевым шагом направляется к беседке, в которой сидят такие же, как он, люди в телогрейках и что-то бурно обсуждают, уже не обращая на меня никакого внимания.

Известно, что в конце XIX века Нило-Сорскую пустынь посетил Илья Федорович Тюменев (1856–1927), писатель, путешественник, художник, который оставил зарисовки обители, а также схематический план пустыни и ее окрестностей – двух, ныне не существующих скитов Успенского и Предтеченского.

По этому-то плану и набрел я на место Успенского скита (там сохранился пруд, по нему и нашел). А на юго-восток в сторону Кирилловской дороги некогда находился скит Предтеченский, где иеросхимонахом Нилом (Прихудайловым), настоятелем Нило-Сорской Сретенской пустыни (1801–1870), была поставлена часовня Голгофа.