Святые русской Фиваиды

«Среди… различных угодий, которыми так изобильна здешняя светлая, счастливая природа, трудно отыскать убежище, более грустное и уединенное, чем эта пустынь. Вид этого места с первого раза дает представление о том, чего искал здесь святой, и полностью соответствует характеру его духовных созерцаний, которые известны нам из его творений», – писал С. П. Шевырев.

Мысль создать монастырь пришла Нилу не сразу – она стала, скорее, результатом закономерного течения жизни в пустыни, когда к старцу в поисках уединения и совместной молитвы начали приходить монахи, и стало ясно, что тут возможно лишь скитское бытование. И. К. Смолич пишет: «Обитель свою учредил он на особенных отшельнических правилах, по образцу существующих доныне скитов на святой Горе Афонской. Таким образом составил первый русский скит. В новом своем скиту преподобный продолжал изучать Божественное Писание и творения св. отцов, устрояя по ним жизнь свою и учеников своих».

Итак, рассмотрим, чем скитское житие отличается от уже известных нам форм монашеского бытования – киновии (общежития) и идиоритма (отшельничества, или особножительства). В «Истории монахов, или О жизни святых отцов», написанной в начале V века, пресвитер Руфин Аквилейский называет следующие основные отличия обители скитского типа:

– уединение каждого инока,

– общее богослужение раз в неделю,

– малая соборность (в скиту живет от двух до трех иноков),

– возможность получить духовное наставление от старца.

«Там живут только мужи, уже усовершенствованные в духовной жизни. Кто ж иначе может жить в таком страшном месте, кроме людей, обладающих бесповоротной решимостью и совершенным воздержанием», – читаем у аввы Руфина.

Василий Григорьевич Григорович-Барский (1701–1747) паломник и духовный писатель, неоднократно посещавший Афон, так определял скитское житие: «Скиты же именуются, иже на уединенных и далеких местах обретаются, где же часты келии, недалече едина от другой… в них же обитают по единому или по два, или по три… и питаются иже такожде от рукоделий различных, но паче всех подвизаются в молитвах, постах и бдениях и безмолвствуют наедине в работные дни, в недели же и праздники всей собираются с вечера и утра в общий храм, на се нарочно устроен, и в том согласно все совершают правило и пение».

Таким образом, скитское житие лежит как бы на грани киновии и идиоритма. С одной стороны, «малая соборность» (малое количество насельников) позволяет всегда иметь духовное общение со старцем, в отличие от многолюдного общежития. С другой – скит укрепляет монаха, желающего жить в полном уединении (анахорета), питает его «безмолвие», ограждает от «прелестей», впасть в которые в полном одиночестве довольно легко.

По мысли Гелиана Михайловича Прохорова (1936–2017) филолога, исследователя древнерусской литературы, сама система скитского иноческого бытования была известна в Северной Фиваиде еще со времен преподобного Кирилла Белозерского, и на ранней стадии своего существования Успенская обитель на Сиверском озере была, по сути, скитом, о чем в уставе святого старца сообщается отдельно. Другое дело, что со временем Успенский Кириллов монастырь разросся, превратившись в гигантское общежитие и став не только духовным, но и военно-стратегическим форпостом на Русском Севере. Нилова же пустынь осталась верна афонским скитским заветам своего основоположника и настоятеля на долгие годы, что, впрочем, не отменило строгой укладности, уставности и дисциплины.

Г. М. Прохоров пишет: «Организация жизни в скиту (о ней мы знаем из Предания Нила и из Повести о Нило – Сорском ските) позволяет представить довольно выразительный “духовный портрет” его организатора, индивидуалиста-созерцателя, нестяжателя, читателя и писателя. В кельях-избушках жили по одному. Лес на территории скита рубить запрещалось. Из одной кельи могло быть видно не более одной другой, расстояние же между ними не должно было позволять слышать, что там происходит, даже если бы брат-сосед стал громко молиться, петь или плакать. Ничего кроме икон, книг и самого нужного, скромного, “повсюду обретаемого и удобь купуемого”, в кельях иметь не полагалось. Слуг не держали. Скота тоже не было. Питаться скитяне должны были “от праведных трудов своего рукоделия”. “Рукоделием” же могли заниматься только таким, какое возможно делать под крышей своей кельи. Пользоваться прибылью, получаемой насильственно от других – “стяжаниями, иже по насилию от чюжих трудов собираемыми”, им запрещалось. Милостыню преподобный Нил разрешал принимать только в крайних случаях и только умеренную. Помогать другим людям в беде и нужде монахи его скита могли не материальными благами, а “разсуждением духовным”. “Нестяжание бо, – повторял Нил слова Исаака Сирина, – вышши есть таковых поданий”. Встречались жители скита два раза в неделю, собираясь в церковь для всенощной в среду вечером и в воскресенье. Если же на неделе случался праздник, требующий всенощной, бдение со среды на четверг отменяли, чтобы число всенощных в неделю не превысило двух».