Святые русской Фиваиды

Описанный эпизод есть по сути свидетельство факта незаконной эксгумации, проведенной с нарушением закона, ведь ни в протоколе, ни в отчете ничего не сказано ни о постановлении следователя, ни о решении суда, ни о, наконец, соответствующем предписании санитарной службы. Это был, увы, рядовой для того времени акт осквернения захоронения, имевший не столько идеологическое, сколько психопатологическое объяснение.

Потрясенный происшедшим архимандрит Кирилло-Новоезерского монастыря обратился за помощью и поддержкой к Епархиальному совету, но, как пишет М. Г. Курдюмов, «епархиальный совет был глух к запросу. Боязнь ответственности за решительный и смелый ответ на него вынуждала растерявшуюся духовную власть отмалчиваться вовсе и прислать увещание терпеть до пределов возможного и не покидать монастырь. Таким образом духовная власть расписалась в полном бессилии и тем потеряла всякую руководящую связь с подчиненными органами, предоставив им действовать вполне самостоятельно, сообразуясь с условиями момента».

А момент был таков, что монастырь формально упразднили, и все монастырское имущество перешло в ведение райсовхоза. Точка же в этой печальной истории была поставлена как раз накануне приезда в монастырь М. Г. Курдюмова. Разорение раки с мощами преподобного Кирилла произошло 11 июня, когда по постановлению Белозерского уездного исполнительного комитета кости были сложены в деревянный ящик и оставлены в церкви. Вероятно, это специально сделали в канун 15 июня, когда по монастырской традиции происходило торжественное обнесение мощей святого старца вокруг соборного храма. Поданный в Белозерск запрос о проведении крестного хода «по примеру предыдущих лет» так и остался без ответа.

Читаем у Михаила Григорьевича: «По окончании обедни в наэлектризованной многотысячной толпе, объединенной одной мыслью и одним желанием почтить память преподобного и видеть мощи его на прежнем месте, а равно и освятить их как оскверненных руками тех, кто не достоин был к ним прикасаться, произошло какое-то возбуждение, и желание претворилось в реальность. Стоило кому-то из толпы сказать, что разрешение на крестный ход пришло из Белозерска, но что его скрывает Исполком, как вся эта масса двинулась к помещению Исполкома. Произошла свалка, в которой некоторые члены Исполкома были обезоружены и избиты, а тем временем другая часть народа, воспользовавшись замешательством, проникла вовнутрь церкви и поставила раку с мощами на то место, где она стояла обычно раньше. Народ сделал свое дело, оставалось духовенству приступит к освящению мощей, но духовенство не решалось этого сделать. Между тем действия смельчаков не прошли для них даром: на следующий день зачинщики были арестованы и препровождены в Белозерск… Так бесславно и мрачно для местного населения прошел тот день, который раньше доставлял ему столько духовной радости. Некоторые из благочестивых и с чистой совестью крестьян усматривали в этом кару Божью за то, что предали монастырь советской власти в надежде получить от нее в собственность те земли, которые принадлежали монастырю».

Разумеется, никто ничего не получил, а задержанные были, скорее всего, казнены. Известно, что в это же время в Кириллове без суда и следствия были расстреляны епископ Варсонофий (Лебедев), игуменья Ферапонтова монастыря Серафима (Сулимова), земский голова Михаил Дормидонтович Трубников, гласный Кирилловской городской думы Николай Игнатьевич Бурлаков, а также крестьяне Анатолий Андреевич Барашков и Филипп Кириллович Марышев.

Вскоре Кирилло-Новоезерская обитель была превращена в тюрьму, а в 30-х года вошла в систему ГУЛАГа НКВД СССР, став колонией строгого режима.

Местонахождение мощей преподобного Кирилла до сих пор неизвестно…

Предположительно «Житие Кирилла Новоезерского чудотворца» было написано игуменом Пименом между 1581–1583 годами, то есть спустя полвека после преставления святого. Скорее всего, Пимен уже не знал преподобного Кирилла лично и опирался в своей работе на воспоминания монастырских старцев, а также на местное предание, которое едва ли можно назвать исторически достоверным. Впрочем, нарисовать образ подвижника, который «беззлобием же украшен, милосерд же равно ко всем, наипаче же ко врагом, еже пакости ему творящим», автору жития, безусловно, удалось.