Святые русской Фиваиды

«Всем страстям мати – мнение. Мнение – второе падение», – восклицает один из учеников преподобного волоцкого игумена. И вновь в этих словах (которые, бесспорно, разделял и святой Иосиф Волоцкий) не следует искать изначальной ангажированности и потаковничества «иосифлян». В первую очередь речь, разумеется, идет о досужем многословии, многоглаголанье, когда «и в домах, и на путях, и на торжищах иноки и мирские, и вси сумнятся, все о вере пытают… и не от пророков, но от еретиков… Еретики столько прельстиша, яко и не исчести можно». «Иосифляне» искренно хотят быть полезными власти, хотят по-отечески облагораживать ее, уповая на силу своей молитвы.

Так или иначе и Нил Сорский, и Иосиф Волоцкий сталкиваются с одной проблемой современного им православного общества – с его невежеством, с его «ненавычностью» Божественным писаниям. Но если преподобный Нил видит решение этого насущного вопроса в насаждении «книжной премудрости», в просвещении православных, в развитии способности каждого христианина к богомыслию как синтезу и анализу духовных текстов, то преподобный Иосиф предпочитает путь иной – путь государственно-дисциплинарный, когда Евангелие и святоотеческие труды становятся уставными документами, не подлежащими обсуждению, но исключительно заучиванию наизусть (зазубриванию) безо всякого понимая и проникновения в их смысл.

Антон Владимирович Карташев (1875–1960) богослов, церковный историк, последний обер-прокурор Святейшего Синода, отмечал в своих «Очерках по истории Русской Церкви»: «Стиль аскетической педагогии, организованный преп. Иосифом, в этом смысле очень национален. Дисциплинировать необузданного первобытного человека, научить, заставить его “ходить по струнке”, это то, о чем он тосковал и в меру достижения чего он испытывал искомое удовлетворение. Так сложился к XV веку тот тип уставного до энтузиазма благочестия, которое (по отсутствию школьного метода) легло в основу будущего, специфически характерного для великоросса старообрядческого раскола. Иосиф не скрывает этого внешнего метода и стиля культивируемого им типа монашества. Он пишет: “Прежде о телесном благообразии попечемся, потом же и о внутреннем хранении”».

Далее читаем уже о святом сорском подвижнике: «Пр. Нил не мог не сознавать, что с принятием афонского греческого исихазма, он встретит в русской буквопоклоннической среде возражения книжников-начетчиков. И ему пришлось в русские головы вдалбливать чуждую идею критического отношения ко всему писанному. Призывать к отделению зерна от шелухи… Призыв к критическому разбору всего писанного является на фоне XV века умственным дерзновением, приведшим в восторг целые поколения русских интеллигентов».

Следует повторить еще раз, что никаких догматических разногласий между Иосифом и Нилом не было (вспомним, что в Нило-Сорской пустыни подвизались старцы именно из Иосифо-Волоцкого монастыря – Дионисий Звенигородский и Нил (Полев)). Были, скорее, противоречия мировоззренческие, происходящие из индивидуальных особенностей каждого подвижника. И если типаж Иосифа был ближе зарегламентированной государственной элите, то образ Нила – интеллектуалам-индивидуалистам, книжникам-отшельникам.

А. Н. Карташев в своих «Очерках» тоже затрагивает ставшую весьма популярной в богословской среде тему мнимого противостояния старцев: «В трудах русских историков, а теперь по прямому заимствованию из них и в иностранной литературе, всеобще распространенной является отрицательная оценка теорий русских “иосифлян”, как бы грубо корыстных, христиански – ошибочных. А им противопоставляется как бы единственно истинное и христиански нормальное – проповедь заволжцев-нестяжателей… Для господствующего большинства нерелигиозных и антирелигиозных деятелей культуры очень выгодно и просто ухватываться за всякое направление в богословии, разрывающее связь церкви со всеми делами мира сего. Ничего не понимая и не желая понимать в существе церковной мудрости, эти господствующие деятели просвещения и литературы и создали для недальновидных мирских читателей этот искаженный лик нашего отечественного церковного прошлого, в котором как бы монополистом чистого евангельского христианства выступает преп. Нил Сорский, а исказителем христианства преп. Иосиф Волоцкий. Пора русской и церковной литературе освободиться от этой духовно чуждой ей и извне навеянной оценки».

Размышляя сегодня об этом факте, невольно задаешься вопросом, а возможна ли была вообще в принципе такого рода полемика в русском обществе рубежа XV–XVI веков между монашествующими, для которых общение с учениками учеников преподобного Сергия еще было частью их духовного кода, который не допускал мирских в своей сути препирательств и словопрений. По словам преподобного Антония Великого, «В собраниях, которые бывают в монастыре для рассуждения о чем-нибудь, не садись».