Связь времен. В Старом Свете

Каким же чудом появлялись на свет те пышные, зелёные ряды, которые покрывали личные участки крестьян? Да просто люди работали на них от зари до темна — только и всего. Работали старики, старухи, подростки, пенсионеры, инвалиды. Приезжала помогать в выходные и отпуска городская родня. Мужики после рабочего дня в совхозе или в близлежащем городе тоже заступали «во вторую смену», делали, что малым и старым не под силу. Техники никакой не было, лошадь хорошо если дадут на один день на всю деревню — на вспашку, потом на окучивание. Но многим не достанется и лошади, обходились тяпкой. С удобрениями и семенами тоже выкручивались, кто как сумеет, в магазине не купишь.

Но хуже всего было со сбытом продукции. Урожай, известное дело, год на год не приходится. Даже если крестьянин засевал участок в расчёте только на свою семью да на городскую родню, в урожайный год у него получался излишек, который он не прочь бы продать. Тут и начиналась морока. В сёлах, даже в крупных, рынки почти повсеместно были запрещены, закрыты, разогнаны, чтобы в людях «не развивался нездоровый дух наживы». Везти в районный центр? На чём? Насчёт дров из леса с шофёром договориться ещё можно, но соваться в город с «частным» товаром на казённой машине — слишком рискованно.

Понятие «торгует» сделалось синонимом понятия «спекулирует». Торговать стало стыдно. Стыднее, чем пьянствовать или красть. Поэтому каждый поневоле старался ничего лишнего не выращивать. Мимо нашей деревни плыли на байдарках туристы, останавливались, просили продать картошки, молока, яиц. «Нету, родимые, только-только на себя хватает». Туристы из Прибалтийских республик не верили, обиженно поджимали губы. «Вот они, эти русские. К нам приедут — все прилавки опустошат, а как мы к ним — даже картошки не продадут».

Конечно, трудно поверить.

Трудно поверить, что в августе, я, пытаясь купить яблок для детей, ходил из дома в дом и брал младшую, Наташу, с собой — «для жалости». Тогда удавалось кого-нибудь из хозяев растрогать, уговорить, и мы уносили полведёрка мелких, траченных червём яблочек. Сады стояли без ухода, стволы не белёные, не окопанные. Кому охота зря надрываться? А свиньи опадышами и так наедятся, они неразборчивые.

Псковская область снабжалась по 3-й категории. Это включало крупу, рыбные консервы, соль и хлеб. Хлеб привозили в больших количествах и продавали в магазинах. А мясо — нет. Весь скот, которые животноводческие хозяйства области сдавали государству, увозился на мясокомбинаты городов 1-й категории снабжения: Москва, Ленинград, столицы союзных республик. Но сельскому жителю прожить долгую зиму без мяса и жиров (масла в поселковых магазинах тоже почти не бывало) очень трудно. Поэтому каждый деревенский дом старался весной купить поросёнка (цена на рынке — 50–70 рублей), за лето выкормить его в кабана, осенью заколоть, сало засолить, мясо закатать в банки и тем салом и мясом всю зиму питаться.

Возникал вопрос: чем откармливать кабана?

Конечно, собирали объедки, варили картошку, мешали всё с рубленой травой. Но кабан ел это плохо, медленно набирал вес. А вот если добавлять хлеба, ел вовсю. И добавляли. Покупали в магазине по десять, пятнадцать буханок свежевыпеченного хлеба и скармливали его борову. Хлеб дешёвый — 14 копеек буханка. Это делалось и в те годы, когда пшеница закупалась за границей за золото и валюту. Словно в страшном сне: стоят в своих тёмных хлевах у корыт кабаны и хряпают зелёные долларовые бумажки.

А птица? Чем откармливать кур? Зерна на Псковщине тоже было не достать. Иногда продавалась сырая рожь, но стоила она «по сложившимся ценам» 42 копейки килограмм. Кому это по карману? Так что и сюда шла та же варёная картошка и крошеный хлеб. Но хлебно-картофельная диета курам вовсе не нравилась. Начиналась нехватка кальция, скорлупа не образовывалась, и, вместо твёрдого яйца, несчастные птицы изливали посреди двора жидкую кашицу с желтком посредине, которую вся стая тут же расклёвывала.

Подкармливали хлебом и коров. Пастухи жаловались, что коровы в поле траву стали есть плохо, ждали, когда погонят домой, чтобы там полакомиться хлебом. С молоком в Усохах становилось тоже труднее и труднее. Чтобы заготовить на зиму две тонны сена на одну корову, крестьянину нужно было заготовить не меньше десяти тонн травы. Но где?

Из лета в лето доводилось нам наблюдать эту великую эпопею — борьбу крестьянина за сено для своей коровы. Ещё по ранней весне обходили совхозные бригадиры луга и всюду, где только сможет развернуться совхозная сенокосилка, втыкали свежесрубленную берёзку, завязывали её маковку узлом. Через несколько дней листочки забуреют, и завязанная березка превратится в издалека видный знак, предупреждение для селянина — это государственное, тронуть не моги. Но на государственное крестьянин и не посягает и старается, по возможности, с ним не связываться.