— Люди хоронят мертвых не просто так. Потому что им нужно место, где они смогут чувствовать связь с ними, место, куда они могут прийти, чтобы попрощаться или поговорить с тем, что осталось от людей, которых они любили. Это то, что делают люди.
Гроул, казался, не понимал.
— Возможно. Не понимаю, как это поможет.
— Ты и не должен понимать, — тихо сказала я. — Просто прими это. Мне действительно нужно знать, где тело моего отца. Мне нужно попрощаться с ним, чтобы обрести покой.
— Его похоронили за пределами города.
— Похоронили? Значит, его не бросили где-нибудь или что похуже?
— Меня там не было, когда его хоронили. Но так мне сказали.
— Ты знаешь, где это? Можешь отвезти меня?
Гроул испустил вздох. Он сел, как я и ожидала, и спустил ноги с кровати, повернувшись ко мне спиной.
Она тоже была покрыта татуировками, шипами, розами, черепами, змеями, и замысловатыми чёрными буквами, в которых читалась боль, и ничего больше. Больше шрамов покрывало спину, плечи и шею.
— Ты должна двигаться дальше.
Я подавила разочарование. Он просто не мог понять. Так много человеческих эмоций и привычек были ему чужды.
Я села и придвинулась ближе.
Я надеялась, что то, что он еще не встал хороший знак. Может быть, что-то в нём хотело что-то сказать мне?
Кончиками пальцев я коснулась странных круглых шрамов, покрывавших его спину и плечи. Они не были похожи на пулевые ранения, скорее на ожоги.
После минутного колебания я тихо спросила.
— Что это?
Гроул заглянул через плечо.
— Сигаретные ожоги.
Мои пальцы замерли.
Он говорил так отстраненно, будто мы говорили не о его теле.
— Кто это с тобой сделал?
— Может, я попросил кого-то сделать это со мной, — сказал он.
— Зачем кому-то просить о боли?
— Мне нравится боль. Со временем я научился её любить.
— Тебе нравится? — повторила я, убирая руку с его кожи.
Он просил кого-нибудь обжечь его? Он был настолько испорчен? Эта мысль не пришлась мне по душе. Кто-то, кто сделал это с собой, вероятно, сделал бы гораздо хуже другим.
Хотя, то, что это удивило меня, было нелепо. Я знала, что за человек Гроул. Скорее монстр, чем человек.
Уголок его рта дернулся в почти улыбке. Этот маленький жест изменил всё его лицо, сделав более доступным, менее опасным. Но обычная жесткая линия вернулась к его губам слишком быстро.
— Не от ожогов. Я не просил этих шрамов, — сказал он грубо. — Когда я был ребенком, мне ещё не нравилась боль.
Мои глаза пробежались по множеству ожогов, насчитав почти дюжину.
— Кто-то сделал это с тобой, когда ты был ребенком? — я замолчала, не зная, что ответить на следующий вопрос. — Твоя мать?
По крайней мере, это объясняет, почему Гроул не хотел мстить за нее.
Гроул покачал головой.
— Она не была лучшей матерью. Она работала шлюхой. Её зависимость и работа не очень помогали в воспитании ребёнка, но она никогда не била меня и не причиняла мне физической боли.
Я облизнула губы.
Я ступала на опасную территорию. Любопытство заставило меня жаждать большего, но, в то же время, я боялась ужасов, которые услышу, и того, что они заставят меня почувствовать.
С каждым кусочком прошлого Гроула и его характера, который я раскрывала, становилось всё труднее не чувствовать сострадания, и даже больше.
— Тогда кто? — спросила я, несмотря на беспокойство.
— После того как моя мать умерла и меня выписали из больницы, Фальконе отдал меня одному из своих приспешников, Баду, который отвечал за один из борделей. Он был сутенером и не хотел, чтобы рядом находился ребёнок. Но он не мог отдать меня, особенно если хотел снискать расположение Фальконе, поэтому оставил меня. Но он был садистским ублюдком, и когда ему надоедало выбивать дерьмо из своих шлюх, он любил мучить меня.
— Почему Фальконе не остановил его? — я покачала головой. — Не знаю, почему я спрашиваю. Этот человек чуть не убил тебя. Не похоже, что он был порядочным или что-то в этом роде.
— Он не убил меня, хотя мог. И никогда не прикасался ко мне. Он позволил одному из своих людей перерезать мне горло. И Бад всегда заботился о том, чтобы избить и обжечь меня там, где никто этого не видел.
— Так ты думаешь, Фальконе не знал, что происходит?
— Шлюхи знали и любили меня. Они могли бы рассказать ему об этом.
— Но он бы ничего не сделал, — заключила я.
Гроул пожал плечами.
— Побои сделали меня сильнее. Через некоторое время ты не испытываешь боли, как другие люди. Она становится знакомой, почти как друг. Ты перестаешь её бояться и даже начинаешь любишь.
Это объясняло татуировку на его спине.
Я подвинулась так, чтобы видеть его лицо, и была ошеломлена почти безмятежным выражением его лица.
Я надеялась, что это была идеальная маска, потому что если он действительно был так спокоен во всем этом, у него было мало надежды.
Когда его глаза встретились с моими, я увидела проблеск, трещину в идеальной маске, которую он носил в течение долгого времени, и почти вздохнула с облегчением.
Я положила подбородок ему на плечо, приблизив своё лицо к его.