Связной [1974, худож. Д. Штеренберг]

— Не ходи, Эрнест, не ходи! — умоляюще сказал Милан. — Воротись в горы, а на Беснацкий я пойду. Не бойся, я все сделаю, как скажешь?

— А не боишься?

— Ни чёрта!

— Хутор Беснацкий знаешь?

— Знаю, это около Читар.

Эрнест снова задумался.

— Так вот, слушай. Пойдешь на Беснацкий, разыщешь управляющего. Фамилия его Ондрушак, запомни! Его контора сразу у ворот. Там еще табличка есть: «Контора». Придешь прямо к управляющему, скажешь ему: «Зори нынче красные». Он тебе ответит: «Значит, будет ветрено». Будь внимателен: если это он, то ответ будет именно такой, слово в слово. Тогда ты скажешь ему: «Тетка Зуза просит вас прислать деньжат, которые остались у вас, а то она совсем издержалась». И все. А теперь повтори!

Милан проглотил слюну и начал:

— Пойду на Беснацкий, к управляющему Ондрушаку. Его контора прямо у ворот. Зайду к нему и скажу: «Небо нынче красное…»

— Стоп! — оборвал его Эрнест. — Я сказал не «небо», а «зори». Если переврешь хоть словечко, считай, что зря ходил.

— Ага, значит: «Зори нынче красные», — повторил пристыженный Милан. — Он мне ответит: «Значит, будет ветрено». Тут я ему скажу: «Тетка Зуза просит вас прислать деньжат, которые остались у вас, а то она совсем издержалась».

— Отлично, — похлопал его Эрнест по плечу, — только ничего не спутай, ради бога.

Милан расцвел от счастья и от гордости: ему доверяют сообщение, в котором нельзя изменить ни единого слова!

— А что ты скажешь, если тебя спросят, чего тебе надо на Беснацком?

— Не знаю, — чистосердечно признался Милан.

Об этом он и не подумал. Да и кто бы стал его спрашивать?

— Знаешь что… — У Эрнеста чуть-чуть дрогнул голос. — Если кто спросит, скажешь, что ты пришел к Якубикам за моей фотографией. Скажи, что тебя прислали из дому, потому что от меня давным-давно нет никаких вестей. Мол, дома считают, что я погиб, и хотят иметь памятку обо мне… Ясно?

— Ага, — понимающе кивнул Милан.

Видно, не зря поговаривали, что Эрнест Гривка давно протоптал стежку на Беснацкий хутор и что черноглазая Павла Якубикова вот-вот станет лабудовчанкой.

— Ладно! — кивнул Милан. Он не собирался смущать Эрнеста ненужными вопросами.

— Ну, иди, — сказал Эрнест, шагнул к нему и прижался своей холодной, колючей щекой к его щеке, тоже колючей от пронзительного ветра.

Милан не отстранился.

Они постояли немного, тесно прижавшись друг к другу.

* * *

Зайчиху Милан занес Силе на обратном пути. Сила ни о чем не спрашивал — вот уж товарищ, каких поискать! — только посмотрел на Милана любопытным, немного завистливым взглядом.

«Не надо говорить, будто я ходил к Якубикам, — подумал Милан по дороге домой. — Скажу лучше, что я был в Читарах у доктора».

Читарский доктор когда-то хаживал к отцу, он и теперь всякий раз заглядывает к Гривкам, когда бывает в деревне на обходе. Лабудова входит в его участок, но лабудовским больным трудно добираться до него, и вызывают они его очень редко — в Читарах ведь всего один телефон, и тот в сельской управе. Но доктор все равно заходит, он человек добрый. Придет, потолкует, съест яичницу, которую всегда жарит для него мама, похлопает больного по плечу: как-нибудь, мол, обойдется. Милана по щеке потреплет, Евке сделает «козу рогатую» и уезжает в своей старенькой дребезжащей «татре», высокой, как элеватор.

«Возьму старый рецепт, — рассуждал про себя Милан. — Если спросят, скажу, что ходил переписывать рецепт, а на Беснацкий, мол, зашел посмотреть на тракторы».

* * *

На другой день рано утром он отправился на Беснацкий с рецептом в кармане. Управляющего он нашел сразу. Самый обыкновенный управляющий, невзрачный такой дядька в галифе, в кожанке и в зеленой шляпе с пером сойки.

Когда Милан сказал ему пароль, он было вытаращил глаза, но тут же опомнился, повторил на всякий случай то, что ему было сказано, и заверил Милана, что деньжат пришлет обязательно.

Потом он обвел взглядом контору, выудил из ящика стола коробку конфет — целую коробку с розой на крышке — и сунул ее Милану в руку.

— Спасибо, не надо, я же не для этого… — отнекивался Милан.

— Знаю, что не для этого, но все равно бери, ну! — Управляющий запихнул коробку Милану в карман и мягко подтолкнул его к двери. — А теперь беги, чтобы никто тебя не увидел. И никому ни слова, что ты здесь был!

Милана не надо было уговаривать. Он и сам спешил убраться с Беснацкого, его ждал долгий путь домой, а после обеда у него школа. Конфеты в кармане казались Милану свинцовым грузом.

«Он думает, что я ребенок! — злился он на управляющего. — Очень нужны мне его конфеты!»

Почему-то все считают его ребенком, и это огорчает Милана. Ничего себе ребенок, если он управляется, с любым делом не хуже взрослого!

«В рот не возьму ни одной, вот! — решает он. — Ни одной конфетки. Отдам всю коробку Евке».

Но тут ему приходит в голову, что отдавать Евке всю коробку никак нельзя. Мать станет спрашивать, откуда у него дорогие конфеты. «Еще, не дай бог, ляпну чего нибудь! Все сразу я ей не дам. Спрячу и буду давать по одной конфетке», — решил он, гордясь своей предусмотрительностью.

Домой он пришел как раз к обеду.

— Ты где шатался, бродяга? — встретила его мать.