Свидание на Аламуте

Заратустров молча вынул и подал ему фляжку с серебряной нашлепкой пробки. Не глядя, как небритый торопливо прижимает ее к губам, полковник поклонился женщине и произнес:

– Доктор философии, магистр богословия, почетный член Французской академии каук, профессор… Марика Мерди, – и добавил на безупречном французском: – Я вас правильно назвал, мадам?

Женщина только слабо улыбнулась. Потом выговорила с трудом:

– К черту! Куда мне говорить?!

– Прошу, вот микрофон!

Внизу Махаб вышвырнул в колодец бесполезный РС, уставился на Майю и, дико гримасничая, двинулся к ней. За его спиной, в темноте, все еще висела тень бородатого в тюрбане – тень Хасана Гуссейна ас-Саббаха, безмолвно наблюдавшего, как рушится замысел одного из его последователей.

Но голос, раздавшийся из микрофона на шнуре, заставил Махаба вздрогнуть и остановиться…

– Махаб! Я пришла.

Он дернулся и, задрав бороду вверх, закричал с ненавистью:

– Кто ты?!

– Я та, которую вы хотели найти.

– Аааа-ааааааа…

Безумный вой араба потряс эту мрачную шахту. И вдруг Майя, с трудом собравшая себя, чтобы присесть, увидела, как там, рядом с тенью Старца, возникла вторая фигура. Та самая. В балахоне с откинутым капюшоном. И с изъязвленным черепом. Она простирала к Старцу руки.

Это была та, что поднималась все эти дни и годы, все эти века по бесконечной каменной лестнице Аламута. Она поднималась, уничтожая его невидимых защитников одного за другим, неуязвимая и призрачная. Вот и сейчас она выставила вперед свой голый выпуклый живот, покрытый паутинкой следов от сабельных и ножевых ударов, и этим животом теснила колеблющуюся тень Старца.

Эта была та, которая, движимая местью, искала только его в конце своего пути.

– Имя той, устами которой я говорю, ничего тебе не скажет, – раздалось из микрофона. – Я та, которую Хасан называл Заният, что означает «благонравная»… Хасан убил двоих моих сыновей, за грехи… Хасан приказал мне сбросить со Скалы рожденную от второй его жены девочку. Но я ослушалась своего мужа и хозяина. Когда я стояла на краю этой пропасти, я увидела горную козу… Она не испугалась меня… я умела говорить с животными! Я подошла и привязала младенца к ее теплому брюху… Я сняла с себя под накидкой всю одежду и вернулась обратно. А на следующую ночь я подмешала в чай Хасана травы, помогающие спать долго и безмятежно… Я спустилась вниз по склону, где не было стражей, ибо он считался неприступным… Но я спустилась. Я оставила одежду наверху, и мое тело прилипало к этим скалам, как муха прилипает к стенке кувшина, обмазанного медом… Я пришла к реке Табиб – там недавно прошел сель, и она была занесена грязью, вязким илом… Я увидела мою козу. Она стояла, увязнув в иле, а ребенок был по-прежнему под ее брюхом… Я отвязала младенца! Малышка нашла ртом соски козы и сутки питалась ее теплым молоком… Я взяла ее и пошла по речке… Иногда я проваливалась в ил по колено, иногда по грудь… Но я вышла в ущелье… Я хотела бежать в город, но тогда ассасины, пущенные по моему следу Хасаном, рано или поздно нашли бы и меня, и ребенка… Я молила Аллаха о чуде, я надеялась только на него! И Аллах сжалился надо мной… По ущелью в нижнем течении Табиба проходил цыганский табор – он спасался, бежал из областей, опаленных набегами конницы Хулагу-хана… Я продала им девочку за двадцать семь серебряных монет, Махаб! Но я выбросила их в Табиб – они не были нужны мне… Я не знаю, что случилось с этой девочкой дальше, но я знаю, что она выжила и продолжила род. Я знаю, что ее назвали Ратри! Я вернулась в Аламут, Махаб…

Махаб уже увидел тень. Слушая низкий голос, заполнивший всю шахту, он смотрел на то, как эта фигура женщины в балахоне душит Старца. Борьба этих теней освещалась голубоватыми сполохами, из этого клубка доносились треск и шипение… Вот раздался хлопок – будто открыли старое шампанское! – и тень Старца Горы рассыпалась сиреневыми искрами, как фейерверк, померкла.

А голос в динамике изменился. Теперь он не был спокойным, низким и глуховатым. Теперь это был голос старой, прикованной к инвалидному креслу, с трудом напрягающей искалеченные связки женщины.

– Махаб, меня зовут Марика… Ваши люди пытались убить меня во Франции, потому что я знала… Но меня хранила она! Несколько лет назад мне позвонили и сказали, что Чай Ратри жива. Вернее, живы ее потомки. Эту тайну оберегали, и мне не сказали, где находится Ратри! В ее жилах текла цыганская кровь…

Махаб зарычал. В бессильной злобе и ярости. Он все понял.

…Наверху Заратустров выковырял из уха «замазку» и бросил в пустоту:

– Да не ори ты, я слышу… Группа, вперед! По нижнему карнизу, в установленные входы… Вперед!

И, отобрав у обессилевшей – это было видно! – побледневшей Мерди микрофон, прокричал в него радостно:

– Махаб, может, начнем договариваться? Аллах не любит упрямых ослов… Вы охотились за улльрой старого образца, а надо было всего лишь составить матрицу!

Ответом ему был протяжный звериный вой.