Свидание на пороховой бочке

Стараясь не бежать, чтобы не выдать себя нехарактерным для хозяина тайги легкомысленным галопом, я проследовала на выход. У турникета прихватила со стойки пачку буклетов Русляндии и, помахивая одним из них, как фольклорная плясунья платочком, вышла за ворота.

Меня по-прежнему не останавливали! Впрочем, в этом не было ничего удивительного: на торном шляхе к железнодорожной станции постоянно работали, завлекая народ в тематический парк, костюмированные аниматоры.

– Ты на смену? Тогда я на обед! – обрадовался моему появлению красноносый клоун в тельняшке.

Не знаю, какого сказочного персонажа он изображал. Может, спившегося дядьку Черномора – командира неполной роты древнерусских морских пехотинцев?

Черномор отдал мне свои буклеты и вернулся в парк, а я продолжила движение в направлении железнодорожной станции. И даже в этот непростой для меня момент я честно и добросовестно отрабатывала свой гонорар рекламщика-пиарщика, одаряя прохожих раздаточной печатной продукцией.

Последний буклет я с игривым книксеном вручила охраннику на перроне железнодорожной станции.

Потом вошла под высокие гулкие своды вокзала, в укромном тупике нырнула в дамский туалет, там заперлась в кабинке и буквально спустила с себя шкуру.

Уф-ф-ф-ф! Как же я в ней запарилась!

«Медведь в России больше, чем медведь», – с намеком, который я не сразу поняла, сказал мой внутренний голос.

– Мишка – это не только ценный мех, – согласилась я.

И поняла, что мне не хочется расставаться с костюмом. Такая роскошная маскировка! Вдруг еще пригодится?

Но как его нести? Набросив мех на плечи, а-ля витязь в медвежьей шкуре, и при этом держа башку в руках, как добычливый таежный охотник? Однозначно, в таком необычном виде меня не заметит только слепой, но не стоило бы привлекать к себе внимание…

Подумав, я вывернула меховой комбинезон на-изнанку. Изнутри он был совсем лысый, прорезиненный, и в застегнутом виде напоминал собой большой брезентовый мешок. Медвежья голова легко поместилась в него, еще и место осталось.

Я выдернула из джинсов ремень и стянула им в тугой пучок четыре лапы комбинезона – получился оригинальный рюкзак. Он выглядел не более странно, чем та мексиканская торба из войлока, которую горделиво таскает на горбу наш модник Зяма, и я постановила считать, что ручная кладь у меня просто шикарная.

Забросив мешок за плечо, я вышла из клозета, в кассе купила билет до конечной станции ближайшей электрички и уже через пять минут расслабленно полулежала в удобном кресле «Ласточки».

Побег удался!

Алке Трошкиной выпала честь дожидаться допроса в кабинете голландского директора, и, изучая внутреннее убранство помещения, узница тоже первым делом обратила внимание на окно.

Большое, квадратное, опушенное по подоконнику кудрявыми цветочками в длинном ящичке, оно не порадовало глаз заключенной, потому что снаружи было плотно закрыто резными деревянными ставнями. Трошкина поняла, что сбежать не удастся, и расстроилась.

Алка категорически не хотела беседовать с операми, потому что знала: бессовестно и нагло соврать представителям закона она не сможет. Язык не повернется! А говорить правду, всю правду и только правду, пожалуй, не следовало. Трошкина высоко ценила дружбу и не могла подвести под монастырь сестру по разуму Кузнецову!

Узница наскоро прикинула вероятный план допроса.

Надо полагать, первым делом от нее потребуют представиться, а потом поинтересуются, знаком ли ей убитый мужик.

Затем попросят рассказать о случившемся – что она видела, что слышала и что себе, дура, думала, когда орала на весь парк: «Дайте мне шило!»

А вот потом ей зададут в высшей степени неудобный вопрос: «Кто ваша подружка?» И тогда-то хорошей девушке Трошкиной придется либо соврать следователю, либо навредить подруге.

Сказать, что это Индия Кузнецова?

А у той в сумке паспорт на имя Марии Сараховой!

Считай, обвинение в мошенничестве Инке уже обеспечено.

Трошкина всхлипнула.

А если сказать, что Кузнецова не Кузнецова, а Сарахова?

Трошкина вздохнула.

Врать она не хотела, не любила, а главное – не умела. Стоит ей открыть рот – и опытные сыщики вытянут из нее всю возможную информацию.

Значит, нужно молчать.

А с этим тоже имелась проблема.

Трошкина, признаться, всегда любила поговорить. Похвальное умение держать язык за зубами к ее достоинствам не относилось. Алка даже во сне иногда разговаривала, на что ей неоднократно указывал недовольный этим обстоятельством Зяма.

В жизни милой болтушки лишь раз был период, когда она молчала, как Герасим, аж целую неделю. Это случилось на педагогической практике в пионерском лагере, когда вожатая Аллочка вынужденно перекупалась в холодной воде и потеряла голос. Тогда она с утра до вечера держала при себе горластого пионера и озвучивала приказы отряду шелестящим шепотом на ухо адъютанту.

Алка пытливо поглядела на кулер в углу.

Что, если напиться холодной воды? Может быть, она снова потеряет голос и по этой уважительной причине уклонится от допроса?