Свидание со смертью

— Нет, все совсем не так. — Теперь он прижал бутылку к груди. — То есть, наверное, так, но не так, как ты говоришь! Я действительно как-то не вспоминал… а когда вспоминал, то тебя ведь все равно не было. Ну и я как-то подумал: и ладно, пусть будет так. В конце концов, раз ты выбрала уйти, значит, знала, что делаешь.

— Вообще-то не знала. — Нина печально качнула головой. — На самом деле я думала, проще будет. А оказалось… знаешь, быть матерью-одиночкой в девятнадцать лет, без образования, практически без профессии и без помощи — это было очень тяжело.

— Совсем без помощи? У тебя же какие-то родные были?

— Бабушка. Она умерла, когда Павлику полтора года было. Вот тогда я и узнала, — она горько усмехнулась, — почем фунт лиха. Знаешь, когда у тебя у самой хлеба по блокадной норме, это еще ничего, это можно пережить. Но когда ты варишь ребенку манку на воде, потому что не можешь купить молока, вот это по-настоящему тяжело.

— Тогда я не понимаю. — Он перестал наконец нянчиться с бутылкой, поставил ее на стол и сделал шаг к Нине. — Я, конечно, обидел тебя и вообще показал себя полным болваном, но, если все было так плохо, если на молоко денег не было, почему ты ко мне не пришла? Нет, конечно, гордость и все такое, но должны же и границы какие-то быть? Нина, неужели ты думала, что я откажусь от ребенка? Что не стану помогать? Что хоть словом упрекну?

— Хочешь сказать, приди я тогда, ты бы обрадовался?

— Не хочу. Потому что не знаю, а врать сейчас смысла нет. Не знаю, может, и не обрадовался бы, но ребенка бы признал, и помогал бы, и…

Борис не договорил, мелькнувшее в голове продолжение: «может, и поженились бы, и жили бы вместе до сих пор, растили бы сына, а может, и еще парочку детей склепали бы…» так и не прозвучало.

— А ведь я чуть не пришла, — немного помолчав, призналась Нина. — У меня тогда совсем край был: или погибать, или идти к тебе, в ноги падать.

— Что уж сразу так, в ноги падать? — недовольно поджал он губы. — Что я, изувер какой, не человек?

— Я тогда еще обижена на тебя была, сильно. Вот и накручивала себя. Знаешь, когда все плохо, такие мысли сами в голове появляются: «Если бы ты от нас не отказался, то не пришлось бы крошки собирать и копейки считать…»

— Да не отказывался я от вас! Просто не знал… ну ладно, не особенно и хотел знать. Но ты говоришь, чуть не пришла. Почему чуть? Почему не пришла?

— Потому что мне Дева Мария помогла, — серьезно ответила она.

— Какая Дева Мария? — не понял он.

— А что, их много? Дева Мария, Пресвятая Богородица. Послала мне Лизу и Асю Семеновну… впрочем, дело не в них. Дело в том, что у меня появились работа и постоянная зарплата. И знаешь, когда денег стало хватать не только на самое необходимое, но и немножечко на лишнее, так, побаловать себя и Павлика какой-нибудь мелочью, обида на тебя стала уходить. Испаряться. Ну, ты выбрал такой путь — имел право. Я выбрала другой — тоже имею право. У меня все хорошо, ну и пусть тебя тоже удача не оставит. Я уже давно про тебя плохо не думаю, правда, Боря.

— Точнее, ты про меня вообще давно не думаешь, — мрачно уточнил он.

— Ты обо мне тоже наверняка не часто вспоминал, — легко улыбнулась она. — И пойдем наконец на кухню.

Борис прихватил шампанское и послушно направился за ней.

— Сядь, — Нина указала на табурет, — а то мне к шкафчику не подойти.

Борис послушно присел и поджал ноги, спрятав их под табурет. Неуверенно осмотрелся и спросил:

— А Павлуша… его нет дома?

— Нет. Он сейчас у моей подруги. — Нина достала из навесного шкафчика два фужера и поставила на стол. — Я решила, что сначала нам нужно без него поговорить. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет, конечно, разумеется, ты права. Просто я… если честно, очень хочется его увидеть, не на фотографии, а живьем.

— Увидишь еще, — заверила Нина и весело скомандовала: — Открывай уже шампанское! Раньше ты это ловко делал, надеюсь, не разучился?

Борис взглянул на нее с забавной смесью сомнения, испуга и надежды. Он был явно смущен столь доброжелательным приемом. То есть Борис, конечно, надеялся, что Нина не набросится на него с кулаками и, возможно, даже не устроит истерику, обвиняя во всех смертных грехах, но холодную обиду, неприязнь и даже отвращение посчитал бы вполне заслуженным наказанием. Нина же смотрела на него ясными спокойными глазами и улыбалась! Улыбалась! Как будто не было в ее жизни ничего горького по его вине, как будто расстались они много лет назад хорошими друзьями, и вот теперь случай свел их снова, и ничего, кроме приятных воспоминаний, их встреча у Нины не вызывает… но так ведь не может быть? Нинка, конечно, никогда не была злой истеричкой, но ведь не святая же она?!