Свидание со смертью. Рождество Эркюля Пуаро. Убить легко. Десять негритят

— Да-да. Этакого ветхозаветного Ионы[225], беду приносящего. Но мне кажется, у нас здесь не было никаких чужаков, никого, так сказать, э-э-э… примечательного… в этом смысле, да и слухов никаких не было… Впрочем, если и были, до меня они могли просто не дойти. Та-а-а-а-к, дайте подумать… Совсем недавно у нас умерли доктор Шмеллинг и бедняжка Лавиния Пинкертон. Доктор Шмеллинг был прекрасным человеком…

— Мистер Фицвильям знаком с его друзьями, — вставила Бриджит.

— Что вы говорите? Как все это печально. Его нам будет очень не хватать. У него было много друзей.

— Но и враги, конечно, тоже имелись, — сказал Люк. — Я сужу только по тому, что слышал от своих знакомых, — поспешно добавил он.

Мистер Уэйк вздохнул.

— Он был человеком, откровенно высказывавшим свое мнение, причем не всегда… м-м… в тактичной форме. — Священник покачал головой. — Это кое-кого раздражало. Но вот бедняки его очень любили.

— Вообще-то любая смерть всегда кому-то выгодна, и необязательно в финансовом отношении, — как бы вскользь заметил Люк. — Такова одна из неприятнейших, на мой взгляд, житейских истин.

Викарий задумчиво кивнул.

— Я понял, что вы имеете в виду. В некрологе мы обычно читаем о всеобщей скорби, но, боюсь, на самом деле это преувеличение, которое редко соответствует действительности. Возьмем хотя бы случай с доктором Шмеллингом. Ведь нельзя отрицать, что после его смерти положение доктора Томаса, его компаньона, значительно улучшилось.

— Как так?

— Томас, я полагаю, очень способный человек — сам Шмеллинг часто это повторял, — но только у нас он не особенно преуспевал. Его затмевал Шмеллинг, обладавший большим личным обаянием. Томас рядом с ним выглядел довольно бесцветным. И не производил на пациентов должного впечатления. По-моему, его это беспокоило, что только усугубляло ситуацию — он еще больше нервничал и тушевался. Так вот — с ним произошла разительная перемена. Появился характер, даже апломб. Очевидно, он снова ощутил уверенность в собственных силах. Они со Шмеллингом, как мне кажется, не всегда сходились во мнениях. Томас горой стоял за новые методы лечения, а Шмеллинг предпочитал лечить по старинке. Между ними не раз возникали конфликты — и из-за этого и по другому, так сказать, семейному поводу… Однако мне негоже заниматься сплетнями…

— Но я думаю, мистер Фицвильям совсем не против, чтобы вы посплетничали! — мягко, но решительно заявила Бриджит.

Люк бросил на нее встревоженный взгляд.

Мистер Уэйк с сомнением покачал головой и немного укоризненно улыбнулся.

— Увы, это в природе человека — совать нос в дела соседей. Дочка Шмеллинга, Роза, очень хороша собой. Неудивительно, что Джеффри Томас совсем потерял из-за нее голову. И разумеется, ее отца тоже можно было понять — он считал, что у нее все еще впереди и что доктор Томас ей не пара… А с кем она может еще познакомиться в нашей глуши…

— Значит, он был против? — спросил Люк.

— Категорически. Говорил, что они еще слишком молоды. Сами-то они конечно же так не считают… Вдобавок и отношения между коллегами были весьма прохладными. Но все же не сомневаюсь, что неожиданная смерть компаньона глубоко огорчила доктора Томаса.

— Он умер от заражения крови — так сказал мне лорд Уитфилд.

— Да, небольшая царапина, в которую попала инфекция. Врачи часто вынуждены рисковать при исполнении своего служебного долга, мистер Фицвильям.

— Увы.

— Но я слишком отклонился от нашей темы. Простите старого болтуна. Итак — мы говорили об уцелевших языческих обрядах, сопутствующих смерти, и вы просили перечислить недавно усопших. Среди них Лавиния Пинкертон, она столько делала для нашей церкви! И эта бедняжка Эми Гиббс — тут вы, может быть, и обнаружите что-нибудь интересное, мистер Фицвильям. Видите ли, поговаривали, что она покончила с собой, а с таким способом ухода из жизни связаны некоторые жутковатые ритуалы. У нее осталась тетка, надо сказать, она не самая достойная женщина и не слишком была привязана к племяннице, но зато большая любительница поговорить.

— Очень ценное качество.

— Затем Томми Пирс. Одно время он пел в церковном хоре, у него был красивый дискант[226], просто ангельский, но вот сам он был далеко не ангелочек, прости мне, Господи, эти слова. Нам пришлось расстаться с ним, ибо из-за него и другие мальчики начинали скверно вести себя. Бедный парнишка, боюсь, его нигде особенно не любили. Его уволили с почты — мы там подыскали ему место помощника телеграфиста. Некоторое время он служил в конторе у мистера Эббота, но и оттуда его вскоре выгнали — кажется, за то, что он совал свой нос в какие-то секретные бумаги. Потом он немного поработал помощником садовника в Эш-Мэнор, не так ли, мисс Конвей? Но лорд Уитфилд был вынужден рассчитать его за неподобающую дерзость. Я так сочувствовал его матери, очень приличной, работящей женщине. В конце концов, мисс Уэйн-флит была столь любезна, что нашла ему хоть какую-то работу — мыть окна. Лорд Уитфилд сперва был против, но потом вдруг согласился — и жаль, что он это сделал.

— Почему?