— Но я же нравлюсь вам, дедушка, — вкрадчивым голосом сказала она. — Вам приятно, что я здесь, рядом с вами.
— Да, приятно, — согласился Симеон. — Давненько я не беседовал с таким юным и красивым созданием… Это идет мне на пользу, греет мои старые кости… И ведь ты моя плоть и кровь… Молодец Дженнифер, она оказалась самой стоящей из всех моих детей!
Пилар молча улыбалась.
— Меня не обманешь, запомни, — продолжал Симеон. — Я знаю, почему ты так терпеливо высиживаешь здесь, слушая мои россказни. Из-за денег. Или ты хочешь сказать, что любишь своего старого дедушку?
— Нет, я не люблю вас, — ответила Пилар. — Но вы мне нравитесь. Очень нравитесь. Это правда, поверьте. Я знаю, что вы много грешили, но это мне тоже нравится. Вы — настоящий, ну то есть… более живой, чем все другие в этом доме. И вам есть что рассказать. Ведь вы много путешествовали, и, вообще, у вас было столько приключений… Будь я мужчиной, я бы тоже была такой.
— Да, уж наверное… — кивнул Симеон. — Говорят, в нас есть и цыганская кровь, а она всегда дает себя знать. Правда, в моих детях, за исключением Гарри, она не проявилась, но в тебе она сразу видна. А еще, когда нужно, я умею быть и терпеливым. Один раз я прождал целых пятнадцать лет, чтобы расквитаться с одним своим обидчиком. Это еще одна фамильная черта Ли. Мы не забываем! Мы всегда мстим за нанесенное нам оскорбление — даже по прошествии многих лет. Тот человек обманул меня. Я прождал целых пятнадцать лет и только тогда нанес удар. Я разорил его! Обчистил до последнего пенни! — Он удовлетворенно ухмыльнулся.
— Это было в Южной Африке? — спросила Пилар.
— Да. Великая это страна.
— Вы туда возвращались, да?
— В последний раз я был там через пять лет после женитьбы.
— А до женитьбы? Вы много лет прожили там?
— Да.
— А какая она, Африка?
Он принялся рассказывать. Пилар, прикрыв лицо маленьким экранчиком, молча слушала.
Устав, он заговорил медленнее, а потом вдруг сказал:
— Погоди-ка, я тебе кое-что покажу.
С трудом поднявшись на ноги и опираясь на палку, он, прихрамывая, прошел к сейфу и, открыв его, подозвал Пилар к себе.
— Вот, смотри. Возьми их в ладошку, а теперь пропусти сквозь пальцы.
Взглянув на ее недоумевающее лицо, он засмеялся.
— Ты хоть знаешь, что это такое? Брильянты, дитя мое, брильянты.
Глаза Пилар расширились. Она нагнулась, чтобы рассмотреть получше.
— Брильянты? Но ведь это просто камешки, — сказала она.
Симеон снова засмеялся.
— Это алмазы. Необработанные. Вот такими их находят.
— И из них, если их отполировать, получатся настоящие брильянты? — недоверчиво спросила Пил ар.
— Точно.
— И тогда они заискрятся и засверкают?
— Заискрятся и засверкают.
— Нет, не может быть, — с чисто детским упрямством заявила Пилар.
Он был доволен.
— Но это так.
— И они дорогие?
— Довольно дорогие. Трудно сказать до обработки. Во всяком случае, вот эта горсть стоит несколько тысяч фунтов.
— Несколько… тысяч… фунтов? — еле слышно переспросила Пилар.
— Тысяч девять или десять. Тут довольно крупные камни, как видишь.
— А почему вы их не продадите? — спросила Пилар, округлив глаза.
— Потому что мне нравится иметь их при себе.
— Но за такие деньги…
— Мне не нужны деньги.
— А, понятно. — На Пилар это произвело впечатление. — Тогда почему бы вам не отдать их ювелиру, чтобы он сделал их красивыми?
— Потому что мне они больше нравятся такими. — Его лицо помрачнело. Он отвернулся и стал говорить уже самому себе: — Прикосновение к ним, то ощущение, которое я испытываю, пропуская их сквозь пальцы, возвращает меня в прошлое. Я вспоминаю солнечный свет, запах вельда, волов… я вспоминаю старика Эба, всех своих приятелей, теплые вечера…
В дверь осторожно постучали.
— Положи их обратно в сейф и захлопни дверцу, — приказал Симеон.
Потом крикнул:
— Войдите.
Мягкими шагами вошел невозмутимый Хорбери.
— Внизу подан чай, — почтительно доложил он.
3
— Вот ты где, Дэвид. А я тебя повсюду ищу. Не сиди в этой комнате. Здесь ужасно холодно.
Дэвид ответил не сразу. Он смотрел на низкое кресло с выцветшей шелковой обивкой.
— Это ее кресло, — проглотив комок в горле, сказал он. — Кресло, в котором она всегда сидела… То самое. Оно все такое же, только обивка выцвела.
Небольшая морщинка прорезала широкий лоб Хильды.
— Я прекрасно тебя понимаю. Только давай выйдем отсюда, Дэвид. Здесь ужасно холодно.
Но Дэвид будто ее не слышал.
— Она очень любила сидеть в нем, — оглянувшись, продолжал он. — Я помню, как она, сидя в нем, читала мне про Джека — Победителя Великанов[135]
. Да, именно про Джека — Победителя Великанов. Мне было тогда лет шесть.Хильда твердо взяла его за руку.
— Давай вернемся в гостиную, милый. Эта комната не отапливается.
Он покорно повернулся, но она почувствовала, что он весь дрожит.
— Все как прежде, — пробормотал он. — Как прежде. Словно это было вчера.
Хильда забеспокоилась.
— Интересно, где все остальные? — нарочито бодрым голосом спросила она. — Уже пора подавать чай.
Дэвид высвободил руку и распахнул дверь в соседнюю комнату.
— Тут стоял рояль… Смотри-ка, он до сих пор здесь. Интересно, он настроен?