Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

Ваня опустил газетный лист. В памяти встал тот августовский день 1923-го, когда в переполненном Успенском соборе он впервые видел владыку Сергия – плачущего, идущего за покаянием к Патриарху… С тех пор многое изменилось: в 1925-м Патриарх Тихон скончался, его местоблюститель митрополит Пётр (Полянский) арестован, и митрополит Сергий – фактически глава Церкви, именно он противостоит обновленцам и прочим раскольникам… Когда в июле 1927-го вышло послание владыки Сергия «Об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти», где было сказано: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи», многие верующие восприняли его как полную капитуляцию перед безбожной властью. Возникли приходы и целые епархии, переставшие поминать советскую власть и митрополита Сергия, их так и называли – непоминающие. Но тогда Иван, поразмыслив, все же пришел к выводу, что этот шаг был сделан владыкой Сергием для того, чтобы упрочить положение Церкви в стране и, главное, выбить козыри из рук обновленцев. И теперь – вот такое?..

Посоветоваться бы с владыкой Серафимом!.. Но его уже четыре года как нет в Орле – выслали в Смоленск. И к старцу Георгию в Спас-Чекряк не поедешь – умер год назад…

– Они не остановятся, Ваня, – тихо сказал Москвитин. – Они будут сносить и взрывать до тех пор, пока ни одного храма не останется… Календарь новый ввели, непрерывку? Ввели. Союз воинствующих безбожников основали? Основали. Воскресенскую нашу в улицу Безбожников переименовали? Переименовали. Рождество запретили в прошлом году праздновать? Запретили. Помнишь, как ходили по улицам комсомольские патрули и заглядывали в окна – не стоит ли у кого елка?

Иван с содроганием кивнул. Крестьянкины елку, конечно, ставили, но окна при этом завешивали плотно, так, что с улицы не увидеть… Это был первый год, когда Рождество Христово было официально запрещено в Советском Союзе.

– Ну вот, – продолжал Саша. – Сколько у нас храмов в Орле было, сорок?.. А осталось пятнадцать, из них пять обновленческих. А теперь они и его сломали, – он ткнул в газетный лист.

– Нет, – нетвердым голосом произнес Ваня, – ты как хочешь, а я… я не могу в это поверить. Какое-то… странное это интервью. Неестественное, что ли. Выглядит, как будто говорил человек, которого загипнотизировали…

– Да хоть бы и загипнотизировали, – твердо ответил Саша. – В общем, время такое, что – спасайся кто может. Так что…

– Так что – что?

Москвитин решительно тряхнул головой.

– Ты как знаешь, а я твердо решил принять постриг. Поеду в Смоленск к нашему владыке, он и пострижет.

– Так монастырей-то уже почти не осталось…

– Зато есть монахи в миру. Это когда ты внешне вроде живешь мирской жизнью, работаешь и прочее, а в самом деле – монах… Тайный постриг. Ну и переберусь отсюда в Москву. Ее-то до конца не разорят. А здесь… – Москвитин безнадежно махнул рукой.

Иван задумался, опустив газету на колени. Взглянул на Сашу с симпатией. Молодец, видно, что твердо решил…

– Ну, тебе в Москву с такой фамилией сам Бог велел. Да и Василий там давно уже работает…

– Я чего хотел сказать: давай вместе, Вань! Решайся. Сколько лет мы уже дружим?..

Иван взглянул на друга, улыбнулся с сожалением.

– Нет, Саша. Мне еще нужно поработать, принять сан, послужить, а уж монашество – потом…

…Давно уже успокоился, заснул дом Крестьянкиных. Тоненько всхлипывала мать; Ваня даже встал, подошел к ней – может, лекарство нужно? – но увидел, что она спит и плачет во сне… Снова лег, перебирая в памяти слова газетной статьи на смятом листе «Известий». Как же так?.. Почему?..

…Не знали Ваня Крестьянкин и Саша Москвитин, как и сотни тысяч других людей, прочитавших в тот день интервью митрополита Сергия, что никто никаких вопросов ни владыке Сергию, ни другим архиереям не задавал, и они ничего не отвечали на них. И вопросы, и ответы этого «интервью» были полностью написаны главой Союза воинствующих безбожников – Емельяном Ярославским (Губельманом). А правку в его текст вносили Сталин и Молотов. И владыки, увидев напечатанное «интервью», пришли в точно такой же ужас, как и верующие по всей стране. Но что-либо делать было уже поздно. Главная задача, которая стояла перед иерархами тех лет, заключалась в том, чтобы спасти саму Церковь, уберечь ее от окончательного уничтожения и разорения…

Орёл, май 1932 года

…– На работу, сынок? – В голосе матери Ивану почудилось напряжение, какой-то легкий, едва ощутимый излом.

– На работу, мам. Про керосин помню, на обратном пути в нефтяную лавку зайду.

– Ну, с Богом.

Мать перекрестила его. И, как всегда, Ивана окатила жгучая волна стыда. Ведь он обманывает ее, не идет ни на какую работу!..