…От Преображенской заставы желто-красный автобус утомительно долго трясся до рабочего поселка Калошино. Там можно было пересесть на другой, идущий вниз по Никитинской, но отец Иоанн решил пройтись пешком – проветриться после электрички и автобуса. К вечеру зарядил жесткий, ледяной дождь, но его это только радовало: капли, больно бившие по макушке, стекавшие по лицу, казались живыми, настоящими, вестниками Божиими. Казалось, они о чем-то хотели рассказать ему своим настырным, барабанящим по крышам Измайлова танцем…
Две бежевых «Победы» у храма батюшка увидел издалека. «Может, тот самый старший брат зачем-то приехал?» – мелькнуло в голове. Со времен отпевания в храме неведомого знатного покойника минуло уже больше года, но в селе этот эпизод превратился в подобие местного предания. Болтали даже, что тот самый Герой Соцтруда крестился и тайно приезжал к отцу Иоанну, чего, конечно же, не было. Но чего только люди не придумают…
Четверо офицеров, все лейтенанты, вывели из храма двоих людей. Приглядевшись в сумерках, отец Иоанн распознал отца Виктора Жукова и отца Порфирия (Бараева). Следом за ними из храма выбежали несколько женщин, он узнал постоянных прихожанок храма – измайловских.
– Господи, да за что ж вы их? – высоким голосом причитала самая высокая. – Ох ты, Господи, да что ж это такое делается, а?..
– Гражданка, не мешайте, – сказал ей стоявший у одной из машин офицер. Сказал вроде бы вежливо, но так, что причитавшая женщина мгновенно умолкла.
Зато подняла голос другая:
– Не виноваты ни в чем ни батюшка, ни отец диакон! Оклеветали их!..
– Гражда-анка… – поморщился офицер. – Сказано же, не мешайте.
Отец Иоанн перешел на бег, но не поспел: отцов как раз усадили в машины. Из-за мокрого стекла видно было, как отец Виктор благословляет его. Офицер властно раскинул руки в стороны:
– Стоять! Куда?!..
– На каком основании вы их увозите? – задыхаясь, выговорил отец Иоанн.
Офицер (отец Иоанн успел глянуть на погоны с синими просветами: четыре звездочки, капитан) хмуро усмехнулся.
– Не беспокойтесь, основания есть. Всего хорошего.
Хлопнули дверцы. Дождь выбивал по крышам «Побед» яростную дробь. В свете фар видны были острые струи, вонзавшиеся в раскисшую жирную землю…
Когда машины уехали, батюшка молча опустился на ступени паперти. Обычно облепленная нищими, нынче, в дождь, она была пуста. Только плачущие женщины окружали его – верные Марфы и Марии, не представлявшие жизни без Церкви, живые исповедницы послевоенных времен…
– Что ж это такое, батюшка? За что их?..
Что он мог им ответить?..
«А для спасения-то нужен подвиг. А без подвига-то не спастись…» – колоколом гудели внутри слова отца Сергия. А может, просто дождь, превратившийся в ливень, пронизывал его насквозь, мешаясь со слезами, струившимися по щекам и подбородку…
– Пойдем.
Он услышал этот добрый голос и оперся о него, словно о поданную вовремя руку. Рядом стоял Николай Голубцов – тоже насквозь мокрый.
– Я был дома. Не знал, – коротко проговорил он. – Пойдем, простудишься ведь.
– Спаси, Господи, – ответил отец Иоанн и поднялся с мокрой холодной паперти.
Москва, апрель 1949 года
Апрель этого года выдался в столице холодным: только девятого числа солнышко пригрело до десяти градусов, а так все больше два да три; ночами так и вовсе подмораживало до минус семи. Весенние лужи на улицах Измайлова схватывало ледком, который по утрам с хрустом ломали бегущие в школу мальчишки. С колокольни храма тек над окраинным районом Москвы плачущий постный звон.
Впрочем, кто тогда, в послевоенные годы, не был постником?.. Откуда взяться еде?.. Тех же мальчишек не раз ловили, когда они забирались на местные склады. Так ведь не воровать – подкормиться хоть немножко гематогеном, ведь за лакомство считались льняной и гороховый жмых, который можно было «стырить» на конюшне. О ленд-лизовской помощи, которая приходила года три-четыре назад, давно уже все забыли, о ней напоминали только оставшиеся в измайловских домах на память жестянки из-под тушенки или фруктовых консервов. Кстати, с помощью этой приходило и напечатанное на русском языке Евангелие, тоненькие книжечки, которым отец Иоанн был очень рад: они тоже расходились по семьям, для многих становясь первыми шагами на пути к православию.
Пасха, близкая Пасха… Скорбная, холодная Страстная седмица не шла – тянулась бесконечно. Ни минутки свободной вроде бы не было, но когда она все-таки выдавалась – и по ночам, когда после вечернего правила не сразу приходил сон, – батюшка думал о том, что бы необычного придумать к Светлому Празднику, чтобы порадовать прихожан и округу. И вот сегодня ночью как раз придумал… Даже с кровати вскочил от радости: если удастся осуществить, запомнится это не на год, не на два, люди детям своим рассказывать будут… Главное – чтобы Алексей Козин не подкачал.