Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

Странность Поляны заключалась в том, что это была богадельня. Сюда свозили из других лагерей откровенных «доходяг» – тех, кому осталось жить несколько месяцев. Тяжелобольных, дряхлых стариков, выживших из ума. И инвалидов тоже. Отцу Иоанну эту категорию присвоили на одной из «комиссовок» давно, но это совсем не мешало держать его в Каргопольлаге. Но теперь, видимо, ветер времени в стране действительно теплел – хоть медленно, но бесповоротно. И его этим ветром перенесло из Архангельской области в Куйбышевскую.

Гаврилова Поляна размещалась в живописнейшем месте – на высоком берегу Волги, с видом на Жигулевские горы. Учитывая контингент, режим в лагере был помягче, чем в Каргопольлаге: овчарками не травили, внутри лагеря можно было ходить бесконвойно. Конечно, несопоставимым был и климат. Работала даже своя самодеятельность. Но с едой было отчаянно плохо: кормили зэка жидкой баландой (если в ней попадался кусочек свеклы – повезло) и кашей из могара, разновидности проса, которая, как авторитетно разъяснил один заключенный, на воле шла на корм птицам. Хлеба полагалось полкило на день, а на деле выходило по двести граммов – остальное забирали себе охранники. Бараки тоже были кошмарными: на двести человек, очень тесные, с таким обилием клопов и блох, что не помогали четырехдневные окуривания. В санчасть забирали только туберкулезных…

Но самое главное: тот самый ветер меняющегося времени попадал сюда уже почти беспрепятственно. То и дело кого-то из зэка внезапно освобождали. Или не внезапно, а потому, что он сам додумался написать Ворошилову или Маленкову… Еще в августе 1953-го, когда отец Иоанн был в Каргопольлаге, туда дотащились слухи об аресте Берии, а осенью, в Поляне, об этом говорили уже вслух и не стесняясь. И ждали, ждали, надеялись, нервничали… Люто завидовали счастливчикам, выходившим за ворота Поляны свободными людьми. И не раз обращались к отцу Иоанну с просьбой разрешить недоумение: почему именно его? Когда ж меня?..

– Многие ищут благосклонного лица правителя, но судьба человека – от Господа… Никто из нас, слабых людей, не может знать, как, когда и зачем в нашей жизни складывается именно так, а не иначе. Тут нужно уметь доверять Богу. Мы суетимся, выгадываем что-то, а как не ладится, злимся: то не так, это не этак. А если мы спокойно доверимся Господу, то всем нашим беспокойствам конец. Будем только посматривать, что Он нам посылает, и за все благодарить его со смирением. Об этом еще святитель Феофан Затворник писал, мой земляк…

– Ну как же так, батя?.. Вот вышел он, а у меня и срок побольше его, и сижу я дольше, и бумагу генеральному прокурору Руденко послал…

– Ну как же тебе объяснить-то? – смеялся отец Иоанн. – Ну вот представь: вышел он, а на следующий день попал под трамвай. Потому что за лагерные годы отвык ходить без конвоя и вообще забыл, как организовано движение в городе… И стоило из-за этого освобождаться?..

– Ну… нет.

– Ну так зачем куда-то рваться, бежать, суетиться раньше времени? Знаешь пословицу: поперек батьки в пекло?.. Ну вот и ты не считай себя умнее Господа. Он-то о тебе все знает и понимает, а вот ты только-только начинаешь Его узнавать…

Духовные дочери тоже одолевали его письмами, умоляя самому написать прошение о помиловании. Даже родная сестра Танечка, и та написала из Орла ходатайство о его помиловании – и получила отказ. «Хлопоты, предпринятые моей сестрой, я считаю излишними, – писал батюшка в Москву, – а какое-либо добавление к ним со своей стороны – совсем ненужной затеей… Время и сроки от нас сокрыты. Поэтому усердно прошу всех вас словами апостола Павла «подвизаться со мною в молитвах за меня». А буквально через месяц из Орла пришло горестное известие: Таня ушла из жизни… «Сообщаю вам, мои милые, о тяжелой утрате, постигшей меня, – смерти дорогой и любимой моей сестрички Танечки. Такова воля Божия. Скорблю и молюсь о ней».

… – Ну что, конь долгогривый, готов? – так же весело спросил конвоир.

– Слышь, парень, ты бы язык придержал, – внезапно подал голос один из зэка, таскавших воду из колодца – седой, крепкий мужик, видимо, в прошлой жизни боевой офицер. Вместо левой ноги у него был протез. – Это ж священник. Чего ты над ним зубы скалишь, тем более в праздник?

– Какой еще праздник? – нахмурился охранник.

– Сретение.

– Но-но! – покраснев, крикнул охранник. – Я тебе дам Сретение! Давно в карцере не сидел, сука вражеская?..

Но фраза эта прозвучала настолько фальшиво, что эту фальшь почувствовал даже сам конвоир.

– Давно, это ты верно заметил, – выдержав паузу, отозвался седой зэка. – Только вот я в карцере посижу да выйду с чистой совестью. А вот какая у тебя совесть будет, когда ты отсюда за ворота вый дешь – большой вопрос…

Вместо ответа охранник забористо выругался матом и… умолк. Сделал вид, что его сильно интересует какое-то пятнышко на борту полушубка, и начал его старательно отскребать.

– Ну вот, можно ехать, – усмехнулся седой. – Давайте-ка я вам помогу, Иван Михайлович.

– Да ну что вы, зачем…

– Сказано, давайте. Вдвоем же сподручней будет.