– Третий, я с Четвертым отлучусь по адресу. Загружай груз и вези на базу. Потом «тяжелых» отпускаешь. Как понял?
– Понял. Помощь нужна?
– Нет. Там грузить никого не надо.
Норгулин тронул машину с места.
– Кстати, а где он живет? – спросил Рудаков. – Как мы адрес Альтшуллера найдем?
– А чего его искать, – сказал Норгулин. – Чернышевского, девятнадцать, квартира пятьдесят шесть.
– Наизусть знаешь. В гости к нему захаживаешь?
– Ага. На пару с ним клиентов обуваем. Я отпускаю. А он деньги берет и потом делится.
– Не ты первый пошел по этой стезе…
Норгулин остановил машину во дворе дома номер девятнадцать по улице Чернышевского.
– Вон окошко в тумане светит, на третьем этаже. – Норгулин указал пальцем на дом. – Небось с малолеткой какой-нибудь забавляется… «Объект проследовал в квартиру пятьдесят шесть по Чернышевского, девятнадцать, и провел там три часа». Сколько таких отчетов наружного наблюдения мне приходилось читать. Наших бандюков в эту квартиру манит, как мотыльков на свет… Ну что, пошли. Сейчас увидишь, как живет преуспевающий адвокат.
– Надеюсь, он нас не с пулеметом встретит…
Пуля пробила деревянную дверь и просвистела у виска Норгулина, который только и успел сказать:
– Откройте, мы из милиции.
Инстинктивно он отпрянул в сторону и прижался к стене. Тут же вторая пуля пробила дверь. Будь он менее расторопен, эта пуля была бы его.
– Египетская сила. – Норгулин вытащил пистолет и пытался сдержать дыхание и вернуть сердце, ухающее где-то в желудке, на положенное ему место.
– Не возьмете, мусора гребаные!
Бах! Еще одна дыра в двери.
– Чего этот жлоб не поставил себе металлическую дверь? – Норгулин сжал в вспотевшей руке «стечкин».
Бах! Одной дыркой стало больше.
– Или у него патронов завались, – сказал Рудаков, – или полностью чердак поехал.
– Глен, не дури! – заорал Норгулин. – Дом блокирован! Если ты сейчас не выйдешь, я дам приказ штурмовать хату!
– По фигу! Штурмуйте, мусора поганые! А я тем временем эту рожу адвокатскую грохну! Он у меня в заложниках!
– Ну и грохай! – откликнулся Норгулин. – Не жалко. Только живьем тебя брать не будем!
– Слышь, мусор, я его точно грохну! А потом будь что будет.
– Господа, – донеслось тонкое верещанье. – Спасите… Он меня убьет!
– И действительно убьет, – негромко произнес Рудаков. – А нам за него головомойку по первое число устроят… Хотя, по мне, пускай он хоть всю юрконсультацию в расход пустит.
Норгулин не знал, что делать. В любых обстоятельствах для сотрудника милиции жизнь заложника – святое. Это основное правило – во что бы то ни стало не допустить его гибели.
– Слышь, мусор, отводи своих людей. Вы мне даете проход!
– У тебя ничего не выйдет. Подумай о себе. Тебе не уйти далеко. Сдавайся, Глен. Я гарантирую тебе жизнь.
– Все, дайте проход, я выхожу!
Норгулин кивнул Рудакову, и они поднялись на пролет выше. Дверь распахнулась от удара ноги. Из квартиры выскочил Глен, прикрываясь Альтшуллером. Перепуганный до смерти, тот верещал жалко и неубедительно:
– Семен, вы не можете так поступать со мной… После того, что я для вас сделал… Ой, больно!… Семен, вы же интеллигентный человек… Ох, вы мне разбили нос… Ну, пожалуйста…
– Молчи!
Глен был уже внизу.
Оперативники, посмотрев в пролет, бросились следом. Рудаков выглянул из подъезда и тут же отпрянул. Грохнул выстрел. Глен целился в него, но не попал.
– Семен, вы не можете… – продолжал ныть адвокат.
Держа Альтшуллера за шею, затравленно озираясь, Глен сумел открыть дверь адвокатской «восьмерки», сел на сиденье, не отпуская Альтшуллера, стоявшего на асфальте на коленях, завел мотор.
– Семен, умоляю вас…
Глен отшвырнул адвоката прочь, выстрелил в него и надавил на газ.
Норгулин склонился над Альтшуллером. Пуля угодила тому в правую сторону груди.
– Жив? – спросил Рудаков.
– Пока жив, – отозвался Норгулин.
– Негодяй, – слабо прошептал адвокат. – Пять тысяч долларов забрал. И машину разобьет… А она столько денег стоит.
Глаза его закрылись. Он потерял сознание.
К одиннадцати часам мероприятия были завершены. Все кабаки и адреса выставлены, разбито некоторое количество носов и выбито энное количество зубов, впрочем, у многих их хозяев физиономии вряд ли стали от этого хуже. Любые попытки сопротивления милиция в последние годы научилась подавлять в зародыше.