Свидетели Чистилища

Будто подтверждая опасения, меня огрели по затылку чем-то твердым, стоило лишь нагнуться, чтобы положить автомат на тропинку. Сознания я не потерял, но стал… куда мягче, что ли? И коленки ватные, и ручки-тряпочки, и в глазах пелена тумана. Мигом мне заломили руку – весьма профессионально, кстати говоря, – и повели в сторону, противоположную той, в которую я направлялся.

Смеркалось.

Я все ждал, когда появится местный Стоунхендж, откуда всего два шага до Жоркиной избушки: вдруг мой брат нас увидит и заступится, внесет ясность. Ведь он как-никак будущий здешний жрец! Но меня, по всей видимости, повели совсем другим путем. Более или менее очухавшись, я попытался завести разговор с конвоирами, однако парни мало того, что передвигались бесшумно и мягко, словно индейцы, так еще и молчаливы были, как те же гордые краснокожие из стареньких то ли югославских, то ли гэдээровских фильмов. Оставалось просто исподтишка рассматривать их. Самошитая обувь, куртки и штаны из кожаных полос и лоскутов. При этом пуговицы и застежки-«молнии» явно спороты с другой одежды – куда более современной, но, вероятно, совершенно износившейся. Хотя, конечно, еще разобраться, какие шмотки теперь можно назвать более современными. Даже если где-то и хранятся запасы брендовых рубашек, платьев и трусов, они не бесконечны, да и произведены эти предметы одежды в другом мире, которого нет уже два десятилетия. Глядишь, еще через пяток-другой лет именно языческие кутюрье, специализирующиеся на пошиве простых и удобных для охоты и работы в огороде костюмов, станут законодателями моды, а вовсе не те, кто выдает со склада черные полиэстерные рюкзачки с розочками.

Сами парни были молодыми, худощавыми (если не сказать тощими), но весьма жилистыми. Не сравнить с нашими чахлыми задохликами. Как бы ни была опасна жизнь снаружи, как минимум этим двоим она явно пошла на пользу. Нет, наверное, я бы справился с ними, несмотря на заломленную руку, вот только мне же потом жить бок о бок с ними: негоже начинать знакомство с будущими соседями дракой.

В конце концов мы добрались, и я впервые увидел вблизи деревню волкопоклонников.

Первое, что поразило меня, – даже не приведенные в порядок домики, к этому я был готов после того, как побывал в избушке Жоры. А вот огороды, в которых, помимо картошки и помидоров, выращивали борщевик, ввергли меня в ступор. Значит, не почудилось, когда я рассматривал монастырскую территорию с крыши пятиэтажки!

Руку наконец отпустили, и я распрямился, потирая предплечье и плечо. Вдалеке над кронами возвышалась колокольня и луковки куполов с едва заметными звездами. В противоположной стороне виднелся железнодорожный мост. Других примет мне и не требовалось, куда интереснее было познакомиться с дикарским бытом.

Для начала я отметил наличие многочисленных брезентовых козырьков, передвижных полиэтиленовых пологов и деревянных щитов, служащих для защиты от дождя и ветра. Значит, все-таки никаких чудес: эта гуслицкая аномалия не всесильна и не может мгновенно обеззаразить дождевую воду и наносимую ветром пыль. Язычники опасаются радиации так же, как и те, кто прячется под землей, потому и защищают себя, свои дома и земельные участки, как только могут. Ну, это разумно. И по-прежнему интересно: что происходит дальше, из-за чего фон так быстро приходит в норму после каждого ливня или снегопада, после каждого ветреного дня?

Затем я обратил внимание на жителей, занимавшихся повседневными делами. Кабы не экзотическая одежда и вызывающе дикарский вид (наголо бритые головы и многочисленные татуировки), я бы и не отличил эту деревню от деревни своей бабушки. Вот кто-то колет дрова, вот кто-то понес полные ведра – может, огурцы поливать, может, баню топить собирается. Мужик приглушенно бранится с женой, та что-то повизгивает в ответ. Дети возятся в палисаднике, один, наверняка самый непослушный, упорно лезет на яблоню… Сюда бы еще мычание коров и блеяние овец добавить (да хотя бы квохтанье опостылевших кур из нашего Могильника!) – и совсем уют да благодать!

Я одернул себя. Жорка учил не рассматривать текущее положение как путь к восстановлению одной из версий прошлого. Старый мир погиб, его больше нет. Нужно строить новый, а не мечтать о том, что однажды кто-нибудь придумает, как все починить, и мы вернемся к привычным телевизорам и мягким диванам, к заказу пиццы через приложение в компьютере и к сексу по телефону. Об этом следует забыть напрочь. В блиндаже Харитона стоит крутое массажное кресло – вот только провода у него оборваны, так что наличие чего-либо не означает возвращение функционала в прежнем виде. А про изменение лексикона Харитон верно заметил: когда человеку понадобится, он придумает новые слова для обозначения утерянных и заново обретенных понятий.