Свидетели Чистилища

Зачем он ее сюда приволок, зачем связал? Хотел изнасиловать? Скорее всего. «Я бы и сейчас, но…» Он хотел бы изнасиловать ее незамедлительно, вот только куда-то торопился и потому решил вернуться позже? Но как понимать его заключительные фразы? Какой подарок он хочет принести? Почему просит немножко потерпеть? Или он так незамысловато издевается? Или совсем сбрендил и ему чудится, что она должна изнемогать от желания, подпрыгивая от нетерпения?

Или он вообще не с ней разговаривал?

А с кем? Тут есть кто-то еще? Почему же не подает признаков жизни, почему молчит?

Перекатываясь по влажному холодному полу, она сумела более или менее определить размеры своей темницы. Что-то типа колодца с очень твердыми, бугристыми, шершавыми стенами. И никого, кроме нее, в колодце не было.

А ведь он ее в итоге убьет. Это очевидно. Она знает его, она видела его лицо. Этот человек не может не понимать, что она его сдаст, как только он ее отпустит.

Может, и остальных убил он – тех, которых считали похищенными для жертвоприношений? А ведь это целая уйма народу – женщины, мужчины, среди которых были даже хорошо подготовленные и физически очень сильные сталкеры. Значит ли это, что у Мары никаких шансов?

Ну уж дудки! Может, у тех людей и не было шансов спасись, а у нее из-за какого-то неотложного дела похитителя появилась отсрочка. Значит, ее жизнь все еще в ее руках, а не в руках преступника.

Мара перестала извиваться, экономя силы. Руки и ноги связаны отменно, она уже проверила свои путы на прочность. Просто так веревки не ослабнут, а значит, нечего и пытаться. Надо найти другой способ. Не будь во рту кляпа, она попыталась бы развязать узлы зубами или, в конце концов, перегрызть. Стало быть, следует сосредоточиться на кляпе.

Не менее пятнадцати минут она потратила на попытки выпихнуть плотный матерчатый комок. Мышцы языка перенапряглись настолько, что их свело судорогой, и ничего, кроме боли во рту, она некоторое время вообще не ощущала. Тогда она принялась двигать нижней челюстью, уминая тряпку в еще более плотный ком. К сожалению, та пропиталась слюной и набухла. Однако подвижки все же стали заметны. Наконец ценой ободранного нёба она сумела вытолкнуть наружу спрессованный кляп.

Дала себе немного отдохнуть и отдышаться, а потом начала звать на помощь.

Попыток докричаться до кого-нибудь она не прекратила и тогда, когда, выворачивая плечевые суставы, смогла просунуть попу в кольцо связанных за спиной рук. Дальше дело пошло быстрее. Зубами она буквально растерзала узлы на запястьях, еще не менее получаса потратила на ноги. Время от времени она запрокидывала лицо вверх и орала в темноту. Вдруг посчастливится, и как раз этим маршрутом будут возвращаться какие-нибудь добытчики из родного или дальнего Могильника? Вдруг услышат?

* * *

Несколько раз я пытался окликнуть проходящих мимо жителей деревни. Просил передать Жоре, что меня схватили, просил позвать начальство – наверняка же у них есть старшие жрецы или какой-нибудь Самый Главный Служитель Культа. Даже провидицу Урсулу хотел упомянуть в качестве своей знакомой, но не стал – все-таки эндшпиль нашей с ней партии получился крайне неоднозначным.

Ноль реакции. На меня совершенно не обращали внимания, даже головы в мою сторону не поворачивали, словно полная клетка ничем не отличалась от пустых. Даже дети, характеру которых свойственно любопытство и которым в принципе положено пялиться на все незнакомое, не замечали меня и моих выкриков.

Самое противное – я не понимал, за что и для чего меня задержали. Пусть не с первого раза, но я таки попал на территорию волкопоклонников и длительное время на ней находился. То есть схватили меня не за нарушение границы, не за нахождение на этом берегу Нерской без визы. Уж будь тут в ходу сопроводительные или удостоверяющие документы, квитанции об уплате пошлины, справки о прививках или еще какая-нибудь фигня, мне бы Оскар наверняка выдал бумажку, да и Жорка обязательно предупредил бы. Может, ведьма Урсула пожаловалась, что я целился в нее из автомата, требуя выдать местонахождение брата?

И только когда совсем стемнело, обо мне вспомнили: по утоптанной дороге в сторону клеток выдвинулась целая процессия. Может, и не все племя, но значительная часть местного населения: мужики, бабы, дети и подростки. Трепетало пламя факелов, позвякивали при каждом шаге многочисленные ожерелья, браслеты и прочие побрякушки, нашитые на одежду. В неровном свете острые уши и татуированные лица превращали шествие в парад уродов. Зловещенько получилось, надо признать.

Наконец первый ряд процессии остановился перед моим узилищем. В центре ряда возвышался немолодой мускулистый бородач в кожаной жилетке и с пивным брюшком – почему-то в голову мгновенно пришла ассоциация с байкером. Слева от него расположился тщедушный мужчина с крупным носом, длинными черными ресницами и густыми, тронутыми сединой бровями – я бы предположил, что кавказец, но изучить черты лица под татуировками не представлялось возможным. Третьей была немецкая колдунья.