Поднявшись наверх из подвала своего дома в Берлине 29 декабря 1943 г., Лизелотта Гюнцель сразу взялась за дневник и начала писать. «Позади еще один ужасный налет», – написала пятнадцатилетняя девушка, пытавшаяся привести в порядок свои эмоции и подобрать для них подходящие слова. «У нас есть одно преимущество перед людьми прежних поколений, – продолжала она с юношеской серьезностью. – Мы познали смертельный ужас. В такие моменты все лишнее покидает человека. Всякое притворство, все, кроме Бога, самого святого в моей жизни, оставило меня, когда смерть простерла ко мне свой перст (я сама никогда бы в это не поверила)… Осталось единственное утешение для моего сердца, единственное утешение в смертельной опасности – вечная любовь Божия. Она не оставила меня». Лизелотта нашла утешение в молитве, повторяя слова, которые произнесла на своей конфирмации девять месяцев назад:
Мое прекраснейшее украшение и величайшая драгоценность на земле – Ты, Господь Иисус Христос. Желаю, чтобы Ты царствовал надо мной и чтобы я могла всегда хранить Тебя в своем сердце как в любви, так и в печали.
Твоя любовь и жертвенность руководят всем сущим, на земле нет больше ничего столь же крепкого, я свободно признаю это, и ни смерть, ни страх, ни бедствие не заслонят от меня Твоей любви.
Слово Твое истинно и не обманно и приносит обещанное в смерти и в жизни. Отныне Ты мой, а я Твоя, предаю себя Тебе [15].
Заучивая эти слова, Лизелотта и представить не могла, какие испытания ей вскоре предстоят и как ей придется черпать отвагу в словах принесенного обета «ни смерть, ни страх, ни бедствие не заслонят от меня Твоей любви». Почти таким же обескураживающим, как пережитый в подвале во время авианалета ужас, было жутковатое чувство обыденности, когда семья поднялась по лестнице в квартиру и снова начала заниматься будничными делами. Лизелотте было нелегко разобраться в быстро меняющихся эмоциях: стоило ей вернуться домой и взять в руки свой дневник, как охвативший ее в подвале ужас вдруг показался ей совершенно необъяснимым [16].
Лизелотта Гюнцель жила во Фридрихсхагене на восточной окраине Берлина, и ее первое знакомство с воздушным налетом состоялось 22 ноября 1943 г., в ночь второй крупной атаки Королевских ВВС на Берлин. Их квартал не бомбили, но контора, где работал ее отец, оказалась полностью разрушена, и ее мать очень беспокоилась, на что они теперь будут жить. Телефонные линии были перерезаны, трамваи и поезда наземной городской железной дороги больше не ходили. Следующая ночь оказалась такой же тяжелой: «Говорят, что весь внутренний город представляет собой гору щебня. Фридрихштр[ассе], [Унтер ден] Линден, Лейпцигерштрассе, Алекс[андерплац] – все уничтожено. Дом тети К. тоже разбомбили. Моя школа сгорела, я больше не смогу туда ходить» [17].
За 40 минут Королевские ВВС сбросили на город 1132 тонны взрывчатых веществ и 1331 тонну зажигательных бомб. Разрушения были так велики, что пожарным и отрядам, занимавшимся разбором завалов, с огромным трудом удалось пробиться на место и начать тушить огонь. Пожары, бушующие вокруг Хаусфогтайплац, казалось, грозили объединиться в единое кольцо огня. Армейские части и пожарные бригады прибывали даже издалека – из Щецина, Магдебурга и Лейпцига. Окончательно потушить огонь удалось только следующей ночью, незадолго до возвращения бомбардировщиков. К тому времени пожарные и расчеты зенитных батарей едва стояли на ногах, а поднявшийся резкий морозный ветер грозил превратить новые пожары в центральном административном округе, по выражению Геббельса, «в ад». В Берлине, с его широкими проспектами и площадями и относительно небольшим количеством деревянных построек удалось не допустить такой огненной бури, какая бушевала в старых городских центрах Касселя и Гамбурга. Тем не менее с 22 по 26 ноября городу и его жителям был нанесен большой ущерб: 3758 человек убиты, еще 574 числились пропавшими без вести, почти полмиллиона остались без крова. По сравнению с тремя воздушными налетами, которые город пережил в конце августа и сентябре, это был новый опыт. Чтобы разместить огромное количество лишившихся жилья людей, которым некуда было податься, городские власти построили временные убежища на окраинах и в зеленой полосе города [18].