Я зачарованно вглядывался в игру красок, в желтые и алые языки пламени, которые то смешивались, то снова разделялись на фоне темного ночного неба. Ни до, ни после я не видел такого чистого, сияющего желтого, такого пылающего красного, такого яркого оранжевого, соединяющего в себе оба этих цвета. Сегодня, 55 лет спустя, я думаю, что это стало для меня самым значительным переживанием за всю войну. Я несколько минут стоял на улице и наблюдал за этой симфонией медленно сменяющихся красок. Настолько сочных, сияющих цветов я потом не видел ни у одного художника. И если бы я сам стал художником… я бы потратил всю жизнь на поиски таких же чистых цветов [26].
Первое появление над головой авиации союзников далеко не всегда вызывало у детей ужас. Одна пятилетняя девочка, в 1943 г. наблюдавшая из своего дома в пригороде за летевшими бомбить Берлин самолетами, вспоминала: «При виде этих грозно ревущих машин мне показалось, будто я сплю или попала в волшебный мир». Она написала это в школьном сочинении 12 лет спустя, когда у нее уже были крайне веские причины сменить удивление на страх. Другая девочка из ее школы представляла, что самолеты – диковинные большие животные, летящие над ее родным Эссеном. Сабину Кауфманн из Бреслау тоже очаровал вид выстроенных в боевом порядке американских самолетов – на этот раз они появились в светлое время суток и летели очень высоко, так высоко, что в свете раннего утра казались ей «серебряными птицами в голубом небе». «Это было прекрасное, величественное зрелище, – писала она. – Моя восприимчивая детская натура охотно откликнулась на него, меня переполняло чувство счастья. Я желала только одного – лететь вместе с ними» [27].
Снова и снова дети сравнивали происходящее с захватывающим театральным представлением, непохожим ни на что, виденное ими раньше. Но если дети нередко находили в орудиях разрушения и даже в пожарах поразительную красоту, то взрослые комментировали этот аспект воздушной войны крайне редко. Урсула фон Кардорф оставила замечание о «дикой красоте» иссиня-черного дыма, клубившегося над белыми, как мел, тротуарами Берлина после воздушного налета, только на страницах своего дневника – окружающие могли посчитать подобные комментарии бестактными. И все же тень детского восторга от увиденного проникла и во взрослую речь. Разноцветные сигнальные ракеты, которые нападающие использовали, чтобы засечь цель, а защитники запускали в качестве ложных целей, медленно спускались с ночного неба на небольших парашютах, мерцая красными, зелеными, синими и желтыми огнями – немцы называли их «рождественскими гирляндами». Тактика «Виндоу» придавала этой аналогии законченность: каскады небольших алюминиевых полосок, которые Королевские ВВС сбрасывали, чтобы ослепить немецкие радарные системы (и которые Харальд Хольцхаузен и другие мальчики находили на земле после налета), больше всего напоминали серебряный «дождик» для украшения елки [28].
После налетов взрослые занимались в основном защитой своих домов и имущества и помощью родственникам и ближайшим соседям, а члены гитлерюгенда, такие как Лотар Карстен, помогали экстренным службам. После удара по Вупперталю 29 мая 1943 г. этот тринадцатилетний мальчик вместе с товарищами из юнгфолька доставлял сообщения и помогал тем, кто остался без дома, переносить вещи. На следующий день после налета маленькие дети по дороге в школу останавливались подобрать алюминиевые полоски и осколки зенитных снарядов. Эти осколки особенно ценили мальчики, которые менялись ими на школьных площадках так же, как когда-то их старшие братья обменивались сигаретными карточками. Но некоторые детские игры, наоборот, стали казаться неуместными: шестилетняя девочка, любившая играть в «Штукас», забросила эту забаву после бомбардировки Эссена в марте 1943 г. Игра стала слишком похожа на реальность [29].