Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Дети собирались, чтобы понаблюдать за работой саперных бригад, приезжавших обезвреживать неразорвавшиеся бомбы. Павла Васильевича Павленко вместе с группой заключенных из концлагеря Нойенгамме отправили обезвреживать бомбы в Вильгельмсхафене. Они должны были всем отрядом окапывать по кругу неразорвавшийся снаряд, после чего тянули жребий, и один из них шел выполнять наиболее рискованную часть задания – выкручивать запал. Таким отрядам обычно поручали самую грязную и опасную работу. Но дети в Эссене, очень волновавшиеся за немецких пожарных и собственных соседей, не придавали никакого значения той опасности, с которой сталкивались на расчистке завалов узники концлагерей, – если вообще замечали их присутствие. Подростки, такие как Лизелотта Гюнцель, обычно были слишком заняты исследованием собственного внутреннего мира, чтобы обратить внимание на подневольных рабочих, расчищавших для них улицы [30].

У проживающих в городских квартирах немцев коллективное чувство сосредоточилось на собственных семьях и ближайших соседях по дому. Они помогали друг другу устанавливать койки в подвалах и вместе тушили пожары, спонтанно образуя человеческие цепи, чтобы передавать из рук в руки ведра с водой. Соседи обращались друг к другу, когда нужно было присмотреть за квартирой или за оставленным на улице имуществом. Детям часто поручали следить за чемоданами с документами и ценностями, которые их родители относили в бомбоубежища. Взаимные обязательства в рамках тесного соседского сообщества становились все глубже, и люди замыкались в своем узком кругу, ограниченном домом и улицей. «Национальное сообщество», фольскгемайншафт, сокращалось до размеров одного дома или района, становилось более осязаемым. Ближе к концу войны в дневниках встречаются упоминания о местных «подвальных сообществах». Тем временем криминальная полиция уже начала беспокоиться, не подорвет ли рост краж и крушение общественной солидарности волю нации к победе [31].

Впрочем, иностранные рабочие далеко не всегда оставались такими незаметными, как в то время, когда обезвреживали оставшиеся на улицах городов бомбы. Когда дело касалось мародерства, полиция обращала на них самое пристальное внимание – хотя, как вскоре выяснилось, среди арестованных после авиаударов по Гамбургу было больше всего немцев, в том числе солдат СА, помощников Красного Креста и солидных граждан из профессионального среднего класса. Но именно иностранных рабочих, особенно узников концлагерей, работавших на разборе завалов, подвергали самым безжалостным наказаниям за самые незначительные проступки, такие как попытка взять себе немного брюквы. Некоторых отвозили обратно в Нойенгамме и вешали на глазах у всего концлагеря за похищение куска сыра или коробки спичек, которые они надеялись потом обменять [32].

Климентий Иванович Байдак был потрясен, столкнувшись на улицах Гамбурга со школьниками в униформе гитлерюгенда, которые насмешливо кричали ему: «Russen kaput!» и даже вытаскивали из ножен кортики и делали вид, что проводят ими себе по горлу. Еще до мартовских налетов на Эссен французский гражданский рабочий в письме домой из Рура надеялся, что «все это скоро закончится, потому что здешние люди мыслят, как дикари. Маленькие дети, лет пяти, угрожают нам на улице. Приходится стискивать зубы, потому что ты ничего не можешь сказать в ответ – ты должен просто терпеть» [33].