Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Наши власти должны понимать, что вид этих жертв напомнит каждому мыслящему человеку о зверствах, совершенных нами на вражеской территории, и даже в самой Германии. Разве мы не убили тысячи евреев? Разве солдаты не сообщают снова и снова, что евреев в Польше заставляют копать самим себе могилы? А как мы обошлись с евреями в концентрационном лагере в Эльзасе [Нацвейлере]? Евреи тоже люди [13].

Вместо того чтобы винить евреев во всех бедах Германии, многие теперь сожалели о жестоком обращении с ними и видели в этом причину своих нынешних несчастий. 12 сентября Штутгарт практически сровняло с землей огненным штормом, в котором погибла тысяча человек. Охваченное паникой население делало выводы, прямо противоположные тем, к которым подталкивал Геббельс: вместо того, чтобы воспринимать злодеяния в Восточной Пруссии как стимул сплотиться для сопротивления, люди видели в них ужасающий урок, пример мести за убийство «тысяч евреев», которая должна была настигнуть и их самих. Новые ожесточенные бомбардировки в очередной раз заставили немцев с опаской заговорить о мести евреев, как это было после огненного шторма в Гамбурге. Сила этих изменчивых реакций прямо зависела от того, насколько уязвимыми себя чувствовали люди. Обострившееся чувство незащищенности вкупе со здравым смыслом подсказывало: если евреи действительно так могущественны, как об этом рассказывают, то пытаться расправиться с ними было ошибкой. Основная мысль геббельсовской пропаганды, утверждавшей, будто войной против Германии руководят евреи, глубоко укоренилась в национальном сознании. Даже банальный спор немецких пассажиров о том, следует ли итальянскому рабочему ехать в берлинском трамвае, быстро закончился опасливым пораженческим выводом: «На нас и так уже лежит немало вины из-за того, как мы обошлись с евреями и поляками, и нам непременно придется расплачиваться за это» [14].

Взрослые мужчины, в том числе многие убежденные нацисты, нередко пытались добиться освобождения от действительной службы в фольксштурме по профессиональной линии, однако среди подростков воодушевление было таково, что в фольксштурм записывались многие четырнадцати– и пятнадцатилетние мальчики, хотя официально туда принимали как минимум с шестнадцати. Подростки обходили соседние районы, собирая вещи на нужды «Зимней помощи», макулатуру, старую одежду и металлолом для переработки. Из лесов и полей они привозили горы ромашки и крапивы. Подростки приезжали на железнодорожные станции, чтобы помочь устроить эвакуированных, прибывающих из прифронтовых районов или районов, находящихся под угрозой бомбежек. Они проводили полевые учения по общему учебному пособию для пехоты и еще в гитлерюгенде научились стрелять из мелкокалиберных винтовок. В качестве помощников на зенитных батареях авиации и флота многие уже имели опыт работы с прожекторами и доставки сообщений под артиллерийским обстрелом. Некоторые даже уехали из эвакуационных интернатов KLV, чтобы пройти инструктаж по обращению с оружием в предвоенных тренировочных лагерях. Когда им, наконец, выдали винтовки, противотанковые гранаты и револьверы со складов резервной армии, многие восприняли это как награду, логическое завершение всей предшествующей подготовки. Они, как и Дирк Зиверт четыре осени назад, очень переживали, что война закончится до того, как они успеют в ней поучаствовать [15].

В своем интернате KLV в маленькой деревушке Праг в Баварском лесу Курт Люттер поразился, узнав, что членов гитлерюгенда заставляют рыть окопы по всему Гамбургу. В Восточной Пруссии, в Пальмникене на Земландском полуострове Мартин Бергау и его друзья собрали каждый свою разношерстную коллекцию винтовок и гранат и выходили патрулировать окрестности, хотя знали, что могут наткнуться на части Красной армии из Мемеля. От возможности по-настоящему испытать в деле новоприобретенные навыки маскировки на местности, скользя между деревьями в лесу и незаметно пробираясь через пустошь, захватывало дух. Не обходилось и без курьезов: однажды Мартин и его друг Герхард, перебрав найденного в заброшенном доме самогона, случайно начали стрелять друг в друга, после чего неверным шагом разошлись по домам [16].