Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Концепция усердного служения нередко имела неотразимую притягательность для детей, которым очень хотелось, чтобы их воспринимали всерьез. В сентябре 1939 г. четырнадцатилетняя Лизе с гордостью писала отцу на фронт об активной деятельности своего отделения Союза немецких девушек. В сентябре 1944 г. многие откликнулись на призыв властей с таким же энтузиазмом. В Страсбурге десятилетняя Моника Схипулла решила поступить на собственную «военную службу». Она с гордостью писала отцу, что каждый день выходит из дома в 6:45 утра, чтобы доехать на трамвае № 16 до конечной остановки, а затем совершает 45-минутную прогулку с местным лидером нацистской партии до его канцелярии и доставляет от него важные сообщения. «Но, – продолжала она, – мне не разрешено их открывать! Это секрет! В них говорится, как далеко от нас стоит враг и т. д.». Семь дней в неделю с утра до 15 часов дня Моника вносила свой вклад в общее дело. «Да, папочка, – с гордостью писала она, – это и есть тотальная война. Для нее важен каждый из нас!» Безнадежно отрезанный Красной армией на Курляндском полуострове, ее отец смог прочитать ее письма только несколько недель спустя, а пока жадно слушал сводки вермахта о новостях с Западного фронта. Однако семейный кризис наступил намного быстрее, чем войска на Западном фронте начали отступать. 1 ноября мать Моники умерла, и десятилетнюю девочку, единственную дочь своих родителей, отправили к крестной в Саксонию. Отец велел ей оставить ее «военную службу» и вместо этого прилежно учиться, чтобы они оба могли быть «по-настоящему достойны мамочки» [17].

12 января 1945 г. Красная армия начала долгожданное зимнее наступление – Висло-Одерскую операцию. На юге 1-й Украинский фронт маршала Конева приступил к масштабной наступательной операции через Вислу, двинувшись в атаку через густой лес, который, согласно предположениям немецкого Генштаба, должен был защитить возвышенные позиции вермахта в Малой Польше. В ночь с 22 на 23 января первая из армий Конева вышла к реке Одер и установила плацдарм у Бжега, преодолев последний естественный барьер на пути к Берлину. По мере продвижения советских войск через Варшаву, Лодзь, Калиш и Краков, через Вартеланд, Западную Пруссию и Силезию до сих пор сохранявшие устойчивость структуры нацистской власти рушились под натиском общественной паники и массового бегства [18].

Ниже по течению от Бжега гауляйтер Силезии Карл Ханке в самый последний момент, 20 января, приказал эвакуировать женщин и детей и объявил Бреслау военной крепостью. Партийные лидеры во многих других местах бежали. До последнего момента они запрещали проводить эвакуацию, поэтому теперь организацией массового пешего исхода на запад занимались по мере возможностей местные военные командующие, крестьянские общины, добровольцы из Национал-социалистической организации народного благосостояния и аристократы-землевладельцы. В то же самое время эсэсовцы гнали на запад колонны узников концлагерей, оспаривая пространство сельских и железных дорог у миллионов гражданских беженцев, военнопленных и подразделений вермахта и фольксштурма. До этого тщательно культивируемые попытки создать физическую дистанцию между немецкими женщинами и детьми и их расовыми врагами впервые оказались полностью забыты. Но, вспоминая об этом бегстве, немцы в основном представляли ситуацию так, будто они были единственными жертвами, страдавшими на заснеженных обледенелых дорогах. Дело было не только в неточности воспоминаний о давних событиях – человеческое сочувствие и солидарность оказались полностью национализированы. Оказавшиеся в тяжелом положении беженцы могли просить о помощи только соотечественников, и даже это далеко не всегда оказывалось безопасно, вынуждая людей искать поддержки в еще более узком кругу старых однокашников, друзей, родных и односельчан [19].